На третье утро, когда подъехали Тони с Майком, я почувствовал в воздухе запах перемен. Обстановка в суде явно накалялась, исчезли банальности и остроты. Начиналось собственно рассмотрение дела. Мы все дрожали от нетерпения. Какие уж тут смешки, если на кону будущее Дэнни.
Позднее я выяснил, что мистер Лоуренс сделал бесстрастное и ошеломляющее заявление. Он согласился с представителем обвинения в том, что сексуальное домогательство, даже не связанное с насилием, — это отвратительно, но отметил также, что безосновательное обвинение является еще более отвратительным, поскольку насилие здесь основано на отсутствии доказательств. Он призвал признать Дэнни невиновным и снять с него все обвинения.
Обвинитель продолжал гнуть свою линию, предоставив суду вереницу свидетелей, с которыми мы отдыхали той зимой в Винтропе, и все они в один голос сообщали о недопустимом со стороны Дэнни флирте с юной Анникой и о том, как он преследовал ее словно хищник. Они соглашались, что и она подыгрывала ему, но в ту пору Анника была всего лишь ребенком! Спенсеру Трейси следовало бы воскликнуть: «Лолита, кстати, тоже была ребенком!» Свидетели говорили, что Дэнни, мужчина умный, сильный и красивый, должен был вести себя более осмотрительно. Свидетели один за другим набрасывали картину, в которой Дэнни, выступая в роли змея-искусителя, расставлял Аннике различные ловушки с единственной целью остаться с ней наедине, охмурял невинную, ничего не подозревавшую девушку и в конце концов вероломно заманил к себе, дабы совершить с ней противозаконные действия. Каждый последующий свидетель говорил убедительнее предыдущего, пока наконец слово не предоставили самой якобы жертве домогательств.
В длинной расклешенной юбке и наглухо закрытом свитере, с опущенным взором и заколотыми волосами — идеал скромности, — Анника вышла давать показания и, как и свидетели, начала перечислять все: взгляды, случайные прикосновения, вздохи и намеки — и все такое прочее. Она призналась, что охотно подыгрывала Дэнни, но, будучи еще ребенком, не понимала, к каким последствиям ее неосмысленные действия могли привести, и вообще не представляла, во что ввязывалась. Она поведала о том, как мучается и страдает с того момента, как побывала в доме у Дэнни.
Будь я на суде, я бы обязательно спросил ее: «Раз уж ты такая искренняя и невинная, то ответь: отчего ж ты так мучаешься и страдаешь? Не от чувства ли вины?» Когда допрос Анники закончился, в зале не оставалось ни одного человека, за исключением самого Дэнни, кто не был бы совершенно убежден в том, что он позволил себе фривольности в отношении ее. Скажу прямо — даже Дэнни засомневался в своей полной невиновности.
В ту среду днем погода была угнетающей. Нависли тяжелые облака, но проливаться дождем небо отказывалось. Мы с Тони брели к магазину «Баухауз» посидеть за чашкой кофе. Тони устроился за столиком на улице, я прилег рядом и наблюдал за движением машин на Пайн-стрит до тех пор, пока глаза мои не начали смыкаться и я не потерял счет времени.
— Энцо.
Я поднял голову. Тони засовывал в карман мобильный телефон.
— Только что Майк звонил. Сказал, обвинитель попросил срочно сделать перерыв в заседании. Там что-то странное происходит.
Майк замолчал, ожидая моего ответа. Я никак не отозвался на его сообщение.
— Что будем делать? — спросил он.
— Я гавкнул дважды, что означало: «Пошли скорей».
Тони закрыл ноутбук, сунул его в кейс, и мы поспешили к зданию суда. Мы двинулись по Пайн-стрит, прошли по надземному переходу. Тони ходит очень быстро, я едва поспевал за ним. Он почувствовал, как натягивается поводок, что я отстаю, обернулся, посмотрел на меня и сбавил темп.
— Понимаешь, нам нужно добраться туда как можно быстрее, иначе все пропустим, — сказал он.
Я тоже не хотел ничего пропускать, но у меня болели суставы. Поднатужившись, я все-таки заставил себя разогнаться. Мы промчались мимо театра «Парамаунт» и устремились к Пятой авеню. Мы неслись на юг, лавируя среди машин, потому что пересекали шоссе, не глядя на светофоры, и наконец очутились на Третьей авеню, у здания суда.
Мы оглядели небольшую площадь возле входа, но Майка и Дэнни не увидели. На углу несколько человек возбужденно переговаривались и отчаянно жестикулировали. Мы метнулись к ним, надеясь узнать, что происходит. Вдруг начался дождь, и они разошлись. Внезапно среди них я увидел Аннику, бледную, осунувшуюся. Она плакала. Увидев меня, Анника вздрогнула, быстро отвернулась и скрылась в дверях.
Я не знал, чем она так расстроена, но невольно начал волноваться. Что же происходило там, внутри здания, в темных залах правосудия? Каких еще напраслин она возвела на Дэнни, чтобы окончательно разрушить его жизнь? Я всем сердцем молил духов Грегори Пека, Джимми Стюарта, ну или Рауля Хулиа спуститься с небес, провести нас в здание и сделать так, чтобы мне дали выступить. Воображал: вот сейчас выйдет из автобуса Пол Ньюман или Дензел Вашингтон и произнесет зажигательную речь, которая все расставит по местам.
Мы с Тони укрылись под небольшим навесом. Стояли, тесно прижавшись друг к другу. На судебном заседании явно происходило значительное событие, а я и понятия не имел какое. Мне жутко хотелось проскользнуть в здание, влиться в процесс, вломиться в зал заседаний, вскочить на трибуну и заставить себя услышать. Однако мое участие выходило за рамки намеченного плана.
— Все кончено, — пробормотал Тони. — Теперь уже ничего не изменишь.
«Разве? — недоумевал я. — Ну самую малость ведь можно изменить. Неужели мы не способны достичь невероятного за счет силы воли? Должно же у нас хватить жизненной силы, чтобы хоть чуточку скорректировать какой-то момент, жест или взгляд. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы мир вокруг нас изменился?»
Ноги у меня затекли. Я не мог больше стоять, улегся на мокрый бетон и впал в тревожный полусон, который сразу же наполнился странными фантазиями.
