Дневник. Продолжение

праздник.

Пока мы спим, роняют лепестки
то львиный зев, то астры, то кустарник
осенних хризантем, что мелки и пестры...
А мы не просыпаемся – устали.
Мы видим уходящего костры
последние... Уже стоим у тайны.

Но утро. Загорается в сосне
пожар, и новый свет почти не вкрадчив.
Он жизни не расходованной вкладчик.
Он к спящим прикасается во сне,
глубокие разглаживает складки
на лицах, намекая о весне.

Ну что ж, дружок, на то не наша воля.
Пусть будет так и так.
Подумаешь одно – другое выйдет, – вона!
На трёх стоит китах
лишь вымысел один...
Хоть каждый смотрит – в оба.

19 с е н т я б р я

БЕЛКА. ОСТАНКИНО

Л. А. Лепской

Бельчонок с рысьей кисточкой в ушах
на дереве останкинском высоком —
пульсирует сердечко, как душа
смотрящего, не ведая особо

о будущем... А прошлое само
пульсирует, как в маяке, прерывно...
Здесь лето на храненье под замок
положено до сроку, до поры, но

черпает тепло из закромов
осенний день, зверёк таращит глазки...
Ушедшее глядит из-за гробов,
сзывают позолоченные главки.

И выложен шалфеем клумбы круг,
и помысл чист, и древо благородно,
и падают на мраморную грудь
забытого – кленовые короны...

Прохладна целомудренная стать.
Тепло среди. Прикосновенье лечит.
И плашка перелётного листа
всё так же опускается на плечи.

19 с е н т я б р я

ОСТАНКИНО. ЛИЦА

Разгляжу шереметевских дев,
в изумрудной траве постою.
За спиной, красотой оскудев,
время множит работу свою.

Не вернусь. Стану с камнем на ты —
я к нему приложила ладонь.
Рядом с мрамором ни темноты —
только свет. Не вернусь я, а то...

...А то ночью хоть выколи глаз,
а то днём – никого б не видать...
Тишина неземная легла —
в облаках начинает витать.

Постою у останкинских дев
и гнездо по соседству совью...
За спиной, красотой оскудев,
время множит работу свою.

Здесь останусь. Мне с камнем на ты
веселее. В лицо посмотрев,
я уже не страшусь темноты
и дневных нескончаемых треб.

Лишь касаться святой чистоты
и дыхания мраморных дев...
Жить-то надо. Ведь тут часто ты
то же чувствовал в годы надежд.

19 с е н т я б р я

В НЕОПАЛИМОВСКОМ

1. Дворик

Памяти Лазаря Гадаева

В Неопалимовском, где Пушкин, бронза и
былое дышит,
ты говоришь, что живы – прозой и
стихами – ты же.

У вставшего Поэта под ногой
грибные шляпки...
О, Родина! И любо, и на кой
по кругу шляться

московскому? Здесь юность и итог —
поэтов встреча.
Я слышу ваш настойчивый исток
созвучий в речи.

Почти врос в землю старый дом,
прибавил тополь
в обхвате... Где-то стороной
чужбины топот...

А здесь физалиса огни,
ползут грибочки
из-под Поэтовой ноги —
руки рабочей

Художника, чей матерьял
судьба и бронза
и кто судьбы не потерял
поэта в прозе.

2. Праздник

В Неопалимовском на праздник сердцу рай.
Там был балкон и виноград под кобальт,
и дряхлый особняк, конюшенный сарай,
и кошечка, что лапочкой – царап... Душе царап,
когда везде подкопы
под Родину, охранною подковой
хранимую столетия подряд,
покуда новый варвар не потряс.

Святая Богородица, чей куст горит и не сгорает.
Далёк Синай, а будешь начеку – Она не за горами.
И вот уже не надобно подков.
И как бы ни готовился подкоп,
Москва к Престолу первому приходит,
на беглый взгляд к бессмертью непригодна.
Но жив Неопалимовский анклав,
одетый в несгораемый оклад.

21 с е н т я б р я, Р о ж д е с т в о Б о г о р о д и ц ы

ВСПОМИНАЯ

...Степной ковыль, на озере камыш —
всё будит память, всё тревожит.
Там чайка плачет, там всплакнула мышь,
рыдает озеро под вёслами... Как вожжи
натянут нерв, задетый поперёк...

Соломки подстелил бы, поберёг,
но – если б знал... На острове базар
ты помнишь птичий? Аж качнулась лодка
и вёсла заработали в пазах...
Ах, как светло, как пасмурно... Как ломко

воспоминанье, въехавшее в быль
подвижную, как шёлковый ковыль...

21, 22 с е н т я б р я

«Ну и что, что я хотела...»

Ну и что, что я хотела
быть такой – такой не стала?
Били б даже батогом и
переставили местами —

всё б вернулось, как ни горько, —
не цветут зимой цветочки.
Не поднимешься ты точно
на чужих ногах на горку.

Потому – часок хотенью,
остальному – время, время...
До того, как за? дверь, с тенью
уходя, замочек врежешь.

21, 22 с е н т я б р я

ОБРАЩЕНЬЕ

Но стихи читать-то можно?!
Дождь пошёл. Опять потёмки.
Обойти бы все таможни
стороной – сквозняк в котомке.

Золотой держу подальше —
от разбойников, вестимо...
На смирение поданный
для того, чтобы вместила

что вмещается с натугой.
То просторен мир, то тесен.
Что срисовано с натуры,
то и будет. Не до песен.

Не до песен, не до писем...
Разреши хоть слово молвить.
Хоть одно. Второе молча.
Но стихи читать-то можно?!

22 с е н т я б р я

ПОДСОЛНУХ

Г. Д.

Бутылочного смуглого стекла
с подсолнухом так живописна склянка,
что прежние тотчас померкли клятвы
о лучшем из цветов... Смотрю в упор,
не слыша ненавязчивый укор
других... Подсолнух мой головкой вертит
и радует, как в детстве. Кто не верит,
приди в мой дом, по солнечным часам
сверяя быль. Ночь сложит по частям
обрывки снов, как лист чужого пазла...
Не видеть солнца, видимо, опасно.
Подсолнух мой послушник света – жёлт
его чепец, его восстали листья,
поникшие вчера – уже светлеют лица
сошедшихся, и продолжает литься
целебный свет с цветочным витражом.

22 с е н т я б р я

ЗАТЕМНЕНИЯ. РЯБИНА

Г. Д.

Затемнения, сумраки, тень
по углам – утром комната в страхе.
Не помогут ни лук, ни кистень,
разве связка горячих кистей
заоконных – рябина на страже.

Хоть и горько с такой, а светло.
Горечь вяжет, но горечь не губит.
Это осень – «седой оселок»,
с ней оранжево губы свело,
ну а сердце – в квадрате, не в кубе

хорошо хоть... Рябиновый вкус
не в новинку. Оглянешься – вечер.
Взяли птицы намеченный курс...
...Поутру наполняется