опыта, ни педагогического таланта.
Первые отделы, подготовленные Полом, прошли в печати 6 августа 1859 года. Они удивили читателей своим практицизмом. Известная партия Лабурдоннэ – Мак-Доннель была прокомментирована Полом с точки зрения практического игрока высочайшего класса, без всяких обобщений и аналогий.
Уровень примечаний был взят совершенно неправильно: разве лишь мастера могли бы самостоятельно разобраться в ворохе сложнейших вариантов и аналитических тонкостей.
Рядовому шахматисту отделы Пола не давали ровно ничего, они и не имели у него никакого успеха. К чести издателя «Леджера», надо сказать, что он никогда не требовал с Пола обратно выданный ему аванс...
Две недели кряду Пол ждал письма от Мэй – и не дождался. Письма не было.
Пол набрался мужества, приказал запрячь лошадь и сам поехал в Лебяжьи Пруды. Он должен был узнать все и на что-то решиться. Это было в характере Пола. Он старался откладывать решение как можно дольше, предпочитая тягостное ожидание тяжелому удару. Но, когда удар повисал над ним неотвратимо, он бесстрашно шел ему навстречу, и удержать его было невозможно.
Он ехал в поместье Аллисона, и сердце его мучило предчувствие недоброго.
Мэй встретила его в передней старого дома совершенно случайно, проходя мимо.
Она замерла на секунду, подняв руки к голове жестом отчаяния, затем медленно двинулась к нему.
Она приближалась – высокая, гибкая, прелестная; и шелест ее платья был подобен волшебной музыке.
– О Пол!..
Она остановилась на полдороге так внезапно, точно натолкнулась на прозрачную стену. Руки ее взлетели и упали бессильно.
– О Пол, простите меня!..
Голос сорвался, она подхватила шумящий подол платья и убежала в комнаты. Пол остался один и стоял так бесконечно долгую минуту.
– Масса Аллисон просит вас в кабинет, сэр! – сказал позади него шамкающий голос. Пол с трудом очнулся.
Он повел головой, огляделся, откашлялся.
Дворецкий Томас, постаревший и обрюзгший, стоял рядом, рассматривая его подслеповатыми, слезящимися глазами.
Пол послушно пошел за толстой спиной в заштопанной ливрее. Он тщетно старался собрать свою волю в тот упругий комок, который необходим для победы. Она расползалась у него меж пальцев, превращалась в аморфную смесь негодования и обиды.
Он вошел в кабинет.
Джеральд Аллисон сидел за письменным столом. Он совсем не изменился, холодные, светлые глаза глядели молодо и жестко.
Аллисон аккуратно погасил сигару. Все шло правильно, сын поверженного врага пришел к нему в дом получить свою долю ударов. Теперь – внимание, не следует чересчур спешить…
Аллисон наслаждался этой минутой. Он ждал ее давно.
– Садитесь, мой мальчик! – сказал он добродушно.
Вы стали ненамного выше, но все же вы выросли.
Пол криво улыбнулся, он знал все наперед.
– Вы выросли и стали северной знаменитостью, – неторопливо повторил Аллисон. – Вот только не знаю, как это понравится здесь у нас, на Юге…
Пол пожал плечами.
– Вы хотите сказать, что это вас не беспокоит. А ведь напрасно, мистер Морфи. Мы стоим на пороге великих исторических событий, которых так боялся ваш покойный отец.
– Я хотел, сэр, поговорить с вами не об этом, – отрывисто сказал Пол. Он знал все, но обязан был идти до конца.
– Не об этом? А о чем же, смею спросить?
– О… о мисс Мэй.
– О мисс Мэй? Но какой разговор может быть у нас с вами на эту тему?
– Мисс Мэй дала мне слово, сэр, – сказал он упрямо.
Аллисон тихо засмеялся.
– Вы стали совсем северянином, мой мальчик! Вы даже забыли, что у нас на Юге судьбу девушки решают ее родители… Очень жаль, что вы взяли с нее это слово, не поговорив сначала со мной.
Внезапная безумная надежда озарила Пола. А вдруг Аллисон обиделся? Просто обиделся и решил его проучить?..
– А… а что бы вы мне сказали тогда, сэр? – спросил он хрипло. Аллисон уселся в кресле поудобнее.
– Тогда?.. Тогда я сказал бы вам, что не может быть и речи о браке дочери Джеральда Аллисона с юношей без состояния, без происхождения, даже без профессии.
– Я адвокат, сэр! И принадлежу к одной из лучших креольских семей штата!
– Креольских, вы сами это сказали… А о том, что вы адвокат, я слышу впервые. Я полагал, что вы – игрок, игрой добывающий средства к жизни. Я думал, вы получаете ценные подарки, а потом продаете их, но для моей дочери это не подходит. К счастью, она вполне благоразумная девушка. Она выбросила из головы все ребячества (да, мистер Морфи, именно ребячества!) и приняла предложенного мной кандидата. Это Реджи Эллингтон, сын моего старого друга. Настоящий южный джентльмен, не правда ли?
– Вы принудили Мэй, – в упор сказал Пол.
– О боже! – огорчился Аллисон. – Неужели я похож на тирана? Угодно вам, я позову Мэй, и она сама скажет вам все это?
Светлые глаза горели жестоким любопытством. Пол вздрогнул, с ним играли, как кошка с мышью.
– Нет, сэр, благодарю вас…
– И вот что еще, мистер Морфи… – Голос Аллисона стал железным, он вбивал каждое слово, как дюймовый гвоздь. – На вашем месте я бы позабыл дорогу на Лебяжьи Пруды. У вас здесь нет друзей. Всего хорошего!
Пол двинулся к дверям, но безжалостный голос настиг его на полдороге. Он остановился.
– Бросьте все, уезжайте отсюда! – грубо говорил Аллисон.
«О чем он говорит?» – не сразу понял Пол.
– Вам нечего делать в Луизиане! Уезжайте, пока не поздно, после скажете мне спасибо! Уезжайте на Север!
Пол круто повернулся, алая пелена бешенства вздрагивала и переливалась в глазах. Броситься, убить?.. Он с трудом овладел собой.
– Нет, сэр! Этого не будет, пока я жив!
И он захлопнул за собой дверь.
XVIII
Пол сумел взять себя в руки еще по дороге. Он спокойно вошел в дом, пошутил с Эллен и поднялся к себе.
Что ж, ничего нового не случилось. Он давно чувствовал, что Мэй потеряна для него, – теперь это стало фактом. Только гордость болела, саднила, точно свежий ожог. Ему вспомнилось литое, тяжелое
