одной неблагодарностию?
– Да, Полина, и тогда! Не в моей власти не любить вас. Это чувство слилось с моей жизнию. Дышать и любить Полину – для меня одно и то же!
– А если бы, для счастия моего, было необходимо, чтоб вы навсегда от меня отказались?..
– Навсегда?..
– Да; если б я потребовала от вас этой жертвы?
– Какая ужасная шутка!
– Но что бы вы сделали, если б я говорила не шутя? Если б в самом деле от этого зависело все счастие моей жизни?
– Все ваше счастие?.. И вы можете меня спрашивать!
– Вы отказались бы добровольно от руки моей?
– Я сделал бы более, Полина! Чтоб совесть ваша была спокойна, я постарался бы пережить эту потерю.
– Добрый Волдемар! – сказала Полина, взглянув с нежностью на Рославлева. – Ах! какую тягость вы сняли с моего сердца! Итак, вы, верно, согласитесь…
– На что? – вскричал Рославлев, побледнев, как приговоренный к смерти.
– Отсрочить ещё на два месяца нашу свадьбу.
– На два месяца!!
– Друг мой! – сказала Полина, прижав к своему сердцу руку Рославлева, – не откажи мне в этом! Я не сомневаюсь, не могу сомневаться, что буду счастлива, но дай мне увериться, что и я могу составить твое счастие; дай мне время привязаться к тебе всей моей душою, привыкнуть мыслить об одном тебе, жить для одного тебя, и если можно, – прибавила она так тихо, что Рославлев не мог расслышать слов её, – если можно забыть все, все прошедшее!
– Но два месяца, Полина!..
– Ax, мой друг, почему знать, может быть, ты спешишь сократить лучшее время в твоей жизни! Не правда ли? Ты согласен отсрочить нашу свадьбу?
– Я не стану обманывать тебя, Полина! – сказал Рославлев после короткого молчания. – Одна мысль, что я не прежде двух месяцев назову тебя моею, приводит меня в ужас. Чего не может случиться в два месяца?.. Но если ты желаешь этого, могу ли я не согласиться!
– Благодарю тебя, мой друг! О, будь уверен, любовь моя вознаградит тебя за эту жертву. Мы будем счастливы… да, мой друг! – повторила она сквозь слезы, – совершенно счастливы!
Вдруг позади их загремел громкой, отвратительный хохот. Полина вскрикнула; Рославлев также невольно вздрогнул и поглядел с беспокойством вокруг себя. Ему показалось, что в близком расстоянии продираются сквозь чащу деревьев; через несколько минут шорох стал отдаляться, раздался снова безумный хохот, и кто-то диким голосом запел: со святыми упокой.
– Это сумасшедшая Федора, – сказала Полина – Как чудно, – прибавила она, покачав печально головою, – что в ту самую минуту, как я говорила о будущем нашем счастии.
– Зачем эту сумасшедшую пускают к вам в сад? – перервал Рославлев.
– Роща не огорожена, впрочем, эта несчастная не делает никому вреда.
– Но она может испугать, её сумасшествие так ужасно!..
– Ах, она очень жалка! Пять лет тому назад она сошла с ума от того, что жених её умер накануне их свадьбы.
– Накануне свадьбы! – повторил вполголоса Рославлев.
– Один день – и вечная разлука!.. А два месяца, мой друг!..
– Вот дядюшка и маменька, – перервала Полина, – пойдемте к ним навстречу.
– Ну что, страстные голубки, наговорились, что ль? – закричал Ижорской, подойдя к ним вместе с своей сестрой и Ильменевым.
– Что, Прохор Кондратьевич, ухмыляешься? Небось, любуешься на жениха и невесту? То-то же! А что, чай, и ты в старину гулял этак по саду с твоей теперешней супругою?
– Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века – люди строгие, дай бог им царство небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то её не слышал. За день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж? Матушка её подслушала да ну-ка её с щеки на щеку – так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
– А где Фёдор Андреевич? – спросила Полина у своего дяди.
– Сурской? Уехал домой.
– Так Оленька одна? Я пойду к ней; а вы, – шепнула она Рославлеву, – останьтесь здесь и погуляйте с дядюшкой.
Больная не заметила, что Полина вошла к ней в комнату. Облокотясь одной рукой на подушки, она сидела задумавшись на кровати; перед ней на небольшом столике стояла зажженная свеча, лежал до половины исписанный почтовый лист бумаги, сургуч и все, что нужно для письма.
– Ну что, как ты себя чувствуешь? – спросила Полина.
– Ах, это ты? – сказала Оленька. – Как ты меня испугала! Я думала, что ты гуляешь по саду с твоим женихом.
– Он остался там с дядюшкой.
– Но ему, верно, было бы приятнее гулять с тобою. Зачем ты ушла?
– К кому ты пишешь? – спросила Полина, не отвечая на вопрос своей сестры.
– В Москву, к кузине Еме. Она, верно, думает, что ты уже замужем.
– Может быть.
– Я не знаю, что мне написать о твоей свадьбе? Ведь, кажется, на будущей неделе?..
– Нет, мой друг!
– А когда же?
– Ты станешь бранить меня. Я уговорила Рославлева отложить свадьбу ещё на два месяца.
– Как! – вскричала больная, – ещё на два месяца?
– Сначала это его огорчило…
– А потом он согласился?
– Да, мой друг! он так меня любит!
– Слишком, Полина! Слишком! Ты не стоишь этого.
– Ну вот! я знала, что ты рассердишься.
– Можно ли до такой степени употреблять во зло власть, которую ты имеешь над этим добрым, милым Рославлевым! над этим… Чему ж ты смеешься?
– Знаешь ли, Оленька? Мне иногда кажется, что ты его любишь больше, чем я. Ты всегда говоришь о нем с таким восторгом!..
– А ты всегда говоришь глупости, – сказала Оленька с приметной досадою.
– То-то глупости! – продолжала Полина, погрозив ей пальцем.
– Уж не влюблена ли ты в него? – смотри!
Оленька поглядела пристально на сестру свою; губы её шевелились; казалось, она хотела улыбнуться, но вдруг вся бледность исчезла с лица её, щеки запылали, и она, схватив с необыкновенною живостию руку Полины, сказала:
– Да, я люблю его как мужа сестры моей, как надежду, подпору всего нашего семейства, как родного моего брата! А тебя почти ненавижу за то, что ты забавляешься его отчаянием. Послушай, Полина! Если ты меня любишь, не откладывай свадьбы, прошу тебя, мой друг! Назначь её на будущей неделе.
– Так скоро? Ах, нет! Я никак не решусь.
– Скажи мне откровенно: любишь ли ты его?
– Да! – отвечала вполголоса Полина.
– Так зачем же ты это делаешь? Для чего заставляешь жениха твоего думать, что ты своенравна, прихотлива, что ты забавляешься его досадою и огорчением? Подумай, мой друг! он не всегда останется женихом, и если муж не забудет о том, что сносил от тебя жених, если со временем он захочет так же, как ты, употреблять во зло власть свою…
– О, не беспокойся, мой друг! Ты не услышишь моих жалоб.
