не совершила бы подобной ошибки.
— У нас есть шанс ее исправить, — сказал Аскер. — Ничтожный шанс, но мы должны попытаться.
— Аскер, вы намерены сразиться с ним?! — с ужасом спросила Терайн.
— Боюсь, что это неизбежно.
— Ну-ка, посмотрим, о чем это нам решил написать великий король Рисгеир? — насмешливо пробормотал себе под нос Эргереб, распечатывая только что прилетевшее письмо. — Наверное, жалуется, что застрял под Болором, и просит меня сесть Эсторее на хвост? Этот мальчишка невнимательно читал предания и хроники, и думает, что войны делаются за одну неделю.
Пробежав глазами первые строки письма, Эргереб удовлетворенно усмехнулся: текст вполне соответствовал тому, что он ожидал увидеть. Но уже второй абзац заставил его забыть о своем снисходительном настроении.
— Оружие… какое оружие? — проговорил он, впившись взглядом в четкие и ясные строки. Но нет, сомнений быть не могло: там описывался Стиалор, их надежда, их сила и их роковое упущение.
С тех пор, как из Стиалора пропала призма, Эргереб пытался выяснить, где она, и поручил Гарилафу, одному из лучших своих агентов, следить за Аскером, которого он считал истинным виновником пропажи. Но Гарилаф доложил ему, что призма, по всей видимости, потеряна навсегда: Аскер мог выкинуть ее в море по дороге из Гарета. Эргереб охотно поверил этим сведениям, потому что и сам думал точно так же. Тот, кто украл призму, хотел лишить Стиалор силы, и сохранять призму у себя не было никакого смысла: без Стиалора она была просто красивым камешком, но зато всегда оставалась возможность, что прежний хозяин захочет вернуть ее, не погнушавшись никакими средствами. Кто же станет подвергать себя такой опасности?
Теперь же все предстало в совершенно ином свете. Аскер украл призму не для того, чтобы обезвредить Стиалор, а для того, чтобы построить другой аппарат. В самом деле, остальные детали было не так трудно изготовить, и только призма была единственной и неповторимой.
В мозгу Эргереба все яснее вырисовывалось слово «измена». Гарилаф, его верный Гарилаф, лучший из его агентов, снабдил его заведомо ложными сведениями! Находясь в Паореле, он не мог не заметить той бурной деятельности, которую Аскер развернул по строительству нового аппарата, как бы тщательно он ее ни скрывал. Гарилаф не таков, чтобы пропустить у себя под носом столь заметное и подозрительное событие. Его желтые глаза видят на два локтя в землю, его нос чует запах жареного еще до того, как подует ветер. Несомненно, он знал, — знал, и молчал. Кто знает, какими соображениями он руководствовался, но он изрядно подпортил Эргеребу планы, и теперь надо было что-то срочно предпринимать.
Если Рисгеир и сайрольцы не устоят, Эсторея, чего доброго, возомнит себя госпожой всего Скаргиара и двинет свои силы на Аргелен. Этого допустить нельзя. Рисгеир прав: надо открывать второй фронт.
Этому решению Эргереб сопротивлялся всей душой. В самом деле, при разгроме Фан-Суор погибло две трети аргеленской армии, и они остались без солдат. Где достать новых? Правда, можно было поступить точно так же, как он сам посоветовал королю Рисгеиру: взять в союзники племена, живущие в предгорьях Фалькатара и на севере Аргелена, соблазнив их богатой добычей. Но насколько было бы лучше, если бы этого не пришлось делать и если бы Рисгеир справился сам!
Минутку… Можно дать им несколько полезных советов. Первое: пусть выманит эстеан вместе с их установкой на равнину за Ривалон. Второе: пусть заставит их рассеяться по степи и нападает на них в нескольких местах сразу. И, наконец, третье и самое главное: пусть идет в атаку только тогда, когда нет солнца. Если молодой король поступит согласно этому плану, тогда им никакой Стиалор не поможет.
— Так и напишем ему, — ухмыльнулся Эргереб. — Кстати, это дитя в полной уверенности, что наш, аргеленский Стиалор все еще в рабочем состоянии. Так не будем его в этом разубеждать.
Эргереб снова обрел почву под ногами. В самом деле, Стиалор хорош только в дневное время, при ярком солнышке, но стоит даже легкому облачку закрыть дневное светило, как мощнейший аппарат превращается в груду железа и стекла. Аскеру придется здорово попотеть, очищая небо от туч: как-никак, наступила осень, и с этим приходится считаться. Да и днем при солнышке дела обстоят не так уж великолепно: Сайрол — не остров Заклятый, места много, и Стиалор должен будет вертеться во все стороны, как веретено. Как бы такая напряженная работа не отразилась на исправности аппарата. Что-то непременно сломается, что-то заест, что-то заскочит, а там, глядишь, и зеркала побьются. Придется заказывать новые, которые в один день не сделаешь и за Ривалон не привезешь.
Кстати, чертежи! Эргеребу было очень любопытно знать, где Аскер их хранит. Было бы неплохо послать кого-нибудь, чтобы пошуровал у него в доме как следует и нашел их. Тогда, если аппарат сломается, эстеане не смогут его восстановить. Вот только кого послать? Раньше Эргереб поручил бы это дело Гарилафу, но теперь ему нельзя было доверять.
Порывшись в памяти, Эргереб вспомнил про Дервиалиса. Тот остался в Аргелене, последовав его совету, и теперь околачивался по Аткару, маясь от безделья и подбирая слухи и сплетни, долетавшие сюда с того берега Гуаранского пролива. Он с радостью откликнется на это предложение, которое даст ему хоть какую-то возможность отомстить своему обидчику. К тому же, он уже бывал в доме Аскера, так что лучше других должен знать, где следует искать.
И Эргереб решил послать Дервиалиса.
События следующих дней на поле битвы разворачивались именно так, как предполагал Эргереб. Соединенная армия Эстореи и Гедрайна, окрыленная первым успехом, перешла в наступление и очень скоро оттеснила противника вглубь Сайрола, заставив его отступить на юго-восток. К Лагреаду приделали колеса, соорудив для него специальную повозку-башню, на которой его можно было возить по степи. Аскер обучил обращению с ним нескольких воинов, рекомендованных ему Сфалионом, и они были назначены канонирами при Лагреаде.
За два дня эстеане продвинулись на восток гин на семьдесят. Они хотели оттеснить вражескую армию как можно дальше от границ Эстореи и разделаться с ней в чистом поле, подальше от мирных поселений. Дни стояли солнечные (какой ценой — знал только один Аскер), Лагреад жег и уничтожал все, что видели его канониры, и уверенность в победе была сильна, как никогда. Рапорты в Паорелу писались самые радужные, и король Аолан впервые в жизни подумал, что война — не такое уж стихийное бедствие.
Настроение в армии было самое приподнятое. Воины перестали чувствовать себя на войне: с Лагреадом они были, как за каменной стеной. Штаб переместился в степь, и военачальники собирались за ужином посреди лагеря вокруг огромного костра, на котором готовилась пища. Они пели песни под аккомпанемент Латриэля, для которого солдаты где-то разыскали целерио, и беззастенчиво наслаждались походной романтикой, которой не бывает в больших городах вроде Хагелона. Короче говоря, они потеряли бдительность.
Аскер ходил вокруг них кругами, как привидение, твердя, что вечерние сидения у костра под винцо и музычку до добра не доведут. Но они отмахивались от него, как от назойливой мухи, про себя называя параноиком.
— Господин Аскер, ну что вам все неймется? — говорил, например, Лагастер. — Ваша установка разогнала этих степных падальщиков на двенадцать гин в округе, и никто из них сюда и носа сунуть не посмеет.
Это заканчивалось тем, что Аскер сам шел проверять посты. Иногда к нему присоединялись Моори или Терайн, но чаще он ходил один, вглядываясь в темную, притаившуюся степь. Она хранила зловещее молчание, словно оправдывая беспечность воинов, но у Аскера это молчание вызывало только одну мысль: гром еще грянет. Он поднимал глаза с темного горизонта на небо, серое от туч, которые с завидным упорством наплывали на степь каждый вечер, и, сокрушенно покачав головой, уходил в свою палатку, чтобы наутро небо было девственно чистым.
Прошло еще несколько дней. Эсторейская и гедрайнская армия на сто двадцать гин забрались вглубь Сайрола, а вражеские войска ушли и того дальше, рассредоточившись и рассыпавшись по степи, так что их и вовсе не стало видно.
— Струсили, — говорили солдаты со смехом, — решили, что лучше убираться в свой Буистан
