втайне надеялся, что король узнает эту новость от кого-нибудь другого. В конце концов, Моори, Терайн и Латриэль прибыли в столицу раньше на полдня и могли бы уже сами сообщить о случившемся. Но выходило так, что король до сих пор ничего не знал, и сообщать королю о смерти Аскера должен был Сфалион.
— Мой король, господин Аскер не мог прийти со мной по той причине, что… — Сфалион умолк, собираясь с духом.
— Ну же, Сфалион, что там случилось? — подался вперед король, заподозрив неладное.
— Мой король, к сожалению, господин Аскер… Ответственность, которую он взял на себя, оказалась слишком велика для него, и, спасая Эсторею от пожара войны, он сам не уберег себя, и…
Сфалион взял себя в руки и, взглянув королю в заспанные глаза, сказал:
— Он скончался, мой король.
— Как… скончался? Сфалион, вы лжете! — Король приподнялся на постели, схватил Сфалиона за воротник и подтащил к своему лицу. — Мне уже приходилось слышать однажды, что Аскер умер, и это была неправда! Тогда эту весть принес Дервиалис, и вы не хуже меня знаете, что с ним сталось! Хотите, я посажу вас в темницу, где под ногами шныряют во-от такие сколопендры?!
Сфалион испугался. Таким короля давно не видели. Откуда взялось в его слабой и безвольной душе это ярое негодование, откуда этот начальственный и властный тон, этот блеск в минуту назад заспанных и слипшихся глазах? Сфалиону показалось, что король и в самом деле способен засадить его в темницу, и воображаемые сколопендры уже шныряли по его сапогам…
Но тут на помощь Сфалиону подоспел Эдельрив. Камердинер короля, в отличие от своего господина, знал намного больше, и о смерти Аскера ему уже было известно. В его душе шевельнулось некое подобие торжества, потому что в свое время Аскер отобрал у Эдельрива большую часть его влияния на короля; теперь же он своей смертью не только позволял Эдельриву восстановить это влияние, но также давал ему возможность оказать Сфалиону услугу, за которую тот впоследствии, несомненно, расплатится.
— Мой король, — сказал Эдельрив, подходя к королевской постели и слегка склонив голову, — как это ни прискорбно, но я вынужден подтвердить истинность слов господина главнокомандующего касательно смерти господина Аскера.
Король выпустил воротник Сфалиона из своих судорожно сжатых пальцев и затравленно посмотрел на своего камердинера.
— Однако, мой король, — продолжал Эдельрив, — как ни велика потеря, понесенная нами, не следует забывать, что господин Аскер пошел на эту жертву добровольно. Все мы знаем, сколь проницателен и умен был господин Аскер, несмотря на его юный возраст, и, возможно, взвесив все «за» и «против», он решил, что его смерть будет вполне приемлемой ценой за победу. В любом случае, нам не следует впадать в депрессию по этому поводу, а наоборот — радоваться одержанной победе.
Король склонил голову и согласно кивнул. Его вспышка уже прошла, и он снова был Тюфяком.
— Будем радоваться, — сказал он, кисло улыбнувшись, — ведь сегодня праздник в честь победы. Где мой праздничный костюм?
Дервиалис прибыл инкогнито в Паорелу, чтобы дождаться вступления в город эсторейской армии, и надеялся, что Аскер приедет вместе с ней. Каково же было его удивление, когда он узнал о случившемся! Известие о смерти Аскера привело его в неописуемое бешенство: он так надеялся собственными руками лишить его жизни, а оказалось, что его уже опередили! Кляня судьбу, он заперся в номере гостиницы «Королевский гаэр», в которой он поселился, и всю ночь метался по комнате, грызя от ярости когти и губы. Но когда настало утро, он понял, что такое душевное состояние очень быстро сведет его с ума, и решил нарушить свое затворничество. Спустившись в общий зал гостиницы, Дервиалис услышал, что все только и говорят, что о предстоящем чествовании победителей в войне с Аргеленом. О подвиге, который совершил Аскер, говорили, но говорили вполголоса, словно боялись, что душа Аскера, по поверьям не покидавшая этот мир в течение двух недель, услышит их досужие разговоры.
Откровенно говоря, в Скаргиаре отношение к покойникам было довольно натянутое, что немало способствовало забвению дел и самих образов тех, кто умер. Покойников боялись и в первое время старались по возможности меньше упоминать их самих и их дела. Считалось, что покойник может разгневаться на невпопад сказанное слово и навести порчу на тех, кто это слово сказал, и даже тех, кто его слышал. Играл свою роль и запрет в Нагана-Сурра на превращение в пышное и скорбное действо всего, что было связано с похоронами. Поэтому неудивительно, что об Аскере и его смерти говорили редко, озираясь по сторонам и только шепотом, как о чем-то страшном и неприличном.
Нацепив фальшивую бороду и одевшись, как паломник по святым местам, Дервиалис направился в сторону храма Нура. Там уже вовсю шли приготовления к предстоящему действу: монахи в одеяниях золотого шелка сновали вокруг храма со свечами и прочими жреческими принадлежностями в руках, жрецы важно прохаживались вдоль фасада и обсуждали детали предстоящей церемонии, а дюжины две плотников сооружали помост, на котором должны были разместиться король с королевой, высший круг жрецов и на который должен был подняться избранный ими триумфатор.
За сооружением помоста следил сам верховный жрец Нура Гаорин. По случаю торжества на нем была надета золотая парчовая хламида, а на голове красовалась высокая золотая шапка в форме перевернутого конуса, украшенная драгоценными камнями. Это был его день: в правление короля Аолана, покровителем которого была Матена, Гаорина вместе с его культом при дворе не очень-то жаловали, и теперь ему выпала редкая возможность показать всем величие культа Нура и его превосходство над культом Матены. Гаорин важно прохаживался вдоль настеленных плотниками досок и горделиво поглядывал на море голов, собравшееся на площади перед храмом и запрудившее ведущие к нему улицы, насколько хватало глаз. От толпы была свободна только улица Божественной Благодати, по которой должен был проехать экипаж с королем и королевой, а потом пройти наиболее доблестные воины, принимавшие участие в кампании. Эта улица была оцеплена, и стражники едва сдерживали напор толпы, взявшись за руки и что есть сил упираясь ногами в камни мостовой.
Пустив в ход свои увесистые кулаки и острые локти, Дервиалис протолкался почти что к самому помосту. Его уже сколотили и теперь обтягивали золотым шелком; наверху уже успели поставить кресла для короля, королевы и верховного жреца.
В конце улицы Божественной Благодати раздался цокот многих копыт и звуки рожков. Толпа перед храмом зашевелилась: это были король и королева. Они ехали в открытой карете в сопровождении эскорта из двадцати четырех стражников; за ними ехали приближенные придворные (остальной двор уже собрался на площади и толкался среди прочих горожан). Стражники оцепления отдали честь королевской чете, а толпа восторженно завопила, подкинув в воздух шапки, чепчики, а то и просто перчатки — словом, что у кого было. Раздались приветственные звуки длинных труб, укрепленных на специальных подставках на башнях храма, и монахи, выстроившиеся по бокам помоста, сложили руки и поклонились в знак приветствия.
Король и королева вышли из кареты, поднялись по ступенькам на помост и были усажены Гаорином в свои кресла, после чего и сам он сел. Затем на помост поднялись придворные, приехавшие с королевской четой, и стали за креслами короля и королевы.
Дервиалис, стоявший внизу и не видевший, как карета подъезжала к помосту, изо всех сил вытянул шею, надеясь непонятно на что. Но Аскера среди приехавших, конечно же, не было, зато были Моори, Терайн и Латриэль. Дервиалис, которого один вид друзей Аскера приводил в ярость, поклялся себе, что раз у него не вышло отомстить Аскеру, то он будет мстить его друзьям. С этой минуты глаза его прикипели к этой троице, и он не сводил с них горящего взора до тех самых пор, пока не началась церемония.
Взяв в руку длинный золотой жезл, услужливо поданный ему монахом, Гаорин трижды стукнул им по золотой же пластине, предусмотрительно положенной рядом с его креслом, и густой вибрирующий звук повис над площадью, наполняя сердца собравшихся сладким трепетом.
— Эстеане! — сказал Гаорин зычным и звонким, хорошо поставленным голосом, так что его услышали даже те, кто стоял в самом конце каждой улицы. — Сегодня мы празднуем победу нашей доблестной армии над дерзкими захватчиками, которые многие века зарились на нашу землю! Теперь враг повержен, и, хвала Нуру, опасность больше не грозит нам ни с запада, ни с востока!
— Хвала Нуру! — закричала толпа.
— Возблагодарим же покровителя ратного дела за эту победу, которая досталась нам так дорого, но
