Предположим, что это так, и что же дальше?»
— Чем я могу помочь вам, госпожа Сарголо? — спросил он участливо.
Глаза Фаэслер лихорадочно заблестели: она только и ждала этого вопроса.
— Господин Аскер, вы нужны мне, — страстно сказала она, схватив его за руку. — Только с вами я могу отдохнуть душой. Когда мне кажется, что жизнь пуста и бесполезна, одно ваше присутствие рассеивает мои сомнения, и я вновь оживаю.
— А король?
Фаэслер передернуло.
— Не напоминайте мне о нем! Поймите, господин Аскер, это всего лишь способ выжить. Когда я вижу его слащавую рожу, эту тонкую шею… этот живот… ах, ах!..
Фаэслер достала из-за корсажа платок и сделала вид, что вытирает слезы. Аскер, в свою очередь, сделал вид, что глубоко тронут ее горем.
— Простите меня, госпожа Сарголо, если я невольно растравил раны вашей души, — сказал он воркующим, проникновенным голосом.
Оживившиеся интонации Аскера заставили сердце Фаэслер забиться сильнее.
«Он у меня на крючке, — подумала куртизанка, торжествуя. — Победа над ним будет для меня вдвое слаще, чем над кем-либо еще: это такой лакомый кусочек!»
И Фаэслер пустила в ход тяжелую артиллерию.
— Господин Аскер, — сказала она прерывающимся от страсти голосом, — когда я вижу вас, сердце останавливается у меня в груди, радужная пелена застилает глаза!.. Каждый ищет свое счастье, но очень немногим удается его найти. Мне повезло. Я нашла свое счастье, господин Аскер. Моя судьба — вы, только вы можете сделать жизнь для меня на этом свете раем. Мне так немного от вас нужно… о-о…
Она придвинулась к Аскеру так близко, что почти придавила его своим гибким горячим телом. Жаркое дыхание Фаэслер обжигало ему ноздри, а запах ее духов стал почти невыносимым.
«Что-то ее возвышенные порывы приобретают слишком плотскую окраску», — обеспокоенно подумал Аскер. В отношениях полов он был невинен, как младенец, и имел понятие только об их платонической стороне, описанной в немногочисленных романах, на которые ему посчастливилось наткнуться в библиотеке Валиравинского монастыря.
«Она ждет от меня чего-то, — растерянно думал он, — но чего? Боюсь, что я могу узнать это только от нее самой.»
Аскер почувствовал себя так, как уже было однажды при подобных обстоятельствах — на Обходной галерее. Тогда он тоже совершенно не знал, как себя вести, а в сознание Фаэслер ему мешало проникнуть несовершенное владение Сиа. Теперь этого препятствия не существовало.
И Аскер погрузился в пучины души Фаэслер.
Лучше бы он этого не делал.
Но это было неизбежно. Фаэслер так настойчиво преследовала его, что он должен был что-то предпринять, а чтобы заставить ее изменить свое поведение, сначала следовало узнать, что ею движет.
Среди обычных мыслей шикарной женщины о деньгах, нарядах и драгоценностях он увидел вереницу образов всех, с кем Фаэслер столкнулась в жизни, — все ее любовные победы и редкие черные пятнышки неудач на их блистательном фоне. Он узнал, что куртизанка думает обо всех, кто ее окружает, — о слугах, о продавцах, о духовном наставнике, о министрах, о соперницах, о короле. Атларин она уважала и ненавидела, Дервиалиса уважала, к Ринару относилась безразлично, Галора и вовсе не принимала в расчет. Король пользовался ее полным презрением. Сезиреля она сначала просто уважала и, будучи под покровительством Матены, сошлась с ним довольно близко, но не слишком: Сезирель соблюдал жреческие запреты неукоснительно. Но позже, узнав его как следует, Фаэслер стала его бояться. Сезирель видел ее насквозь и знал причины каждого ее шага.
Аскер лихорадочно искал в этой галерее портретов свой образ, разгребая их, как бесполезный мусор, но когда наконец нашел, ему захотелось сгрести все обратно в кучу, чтобы все лишнее, наносное скрыло от него то, что он увидел.
Аскер увидел себя словно в кривом зеркале, но оно искажало не форму, а содержание. Тот, другой каждую секунду своей жизни думал о женщине, и этой женщиной была, конечно же, Фаэслер. Она приказывала ему, а он выполнял все ее желания, как покорный раб, заглядывая в рот своей повелительнице. Аскер шел дальше — и видел, как его искаженное отражение с животной страстью резвится на огромной двуспальной кровати, неистово предается утехам плотской любви и ревет от избытка чувств. Воображение Фаэслер, не скованное ничем, рисовало ему одну за другой картины, ситуации, позы во всех подробностях, срывая малейшие покровы благопристойности, какие еще на нем оставались. И последней в этой веренице шла сцена на диване, на том самом диване, на котором они сейчас сидели. Аскер увидел, как он берет Фаэслер за плечи, притягивает ее к себе, их губы соприкасаются… И мир проваливается в бездну, где не существует ничего, кроме двух жаждущих друг друга тел. Его ноги раздвигаются, и оттуда…
Аскер вскочил, как ужаленный, разом избавившись и от навалившегося тела Фаэслер, и от бесовского наваждения. Кровь билась в висках, грозя порвать вены, а тело тряслось в ледяном ознобе.
— Что с вами, господин Аскер? — спросила Фаэслер, удивленная его поведением. Между этой ее фразой и предыдущей прошло едва ли несколько секунд, и она не понимала, что могло случиться за такой короткий промежуток времени.
Чудовищным усилием воли Аскер взял себя в руки и сказал:
— Простите, госпожа Сарголо, но вам не место в этом доме.
— Господин Аскер, я не понимаю… — начала Фаэслер, но Аскер прервал ее.
— Уходите, — сказал он еще более холодно. — Нам не суждено быть вместе. Мы слишком разные.
Фаэслер пожала плечами и нервной походкой вышла из комнаты. Последнее, что видел Аскер, — это ее искаженное бешенством лицо, которое услужливо отразила полированная дверь.
Совершенно обессиленный, Аскер упал на диван, болезненно прикрыв глаза рукой. Жестокая правда об одной из самых важных сторон в жизни авринов ворвалась в его мозг, бесцеремонно разрушив стройную систему представлений о мире, кропотливо и по кусочкам сложенную за два с небольшим года его жизни.
Вопиющее незнание Аскером самых элементарных вещей объяснялось просто: в Валиравине не нашлось ни одной книги по анатомии, а учитель Кено объяснял течение различных процессов в теле аврина на уровне нематериальных тел, оперируя терминами, которые зачастую были мало применимы к повседневной жизни.
В памяти Аскера сами собой всплывали смешки, шепотки, косые взгляды, бросаемые придворными друг на друга, приглашения прогуляться на Обходную галерею или в какое-нибудь столь же уединенное место, двусмысленные шуточки и полунамеки. Смысл всего этого стал понятен ему только теперь, и — сразу. Аскер схватился за голову. А он еще надеялся найти в этом мире свое место!.. Да куда ему соваться со своей Сиа, если кругом царит атмосфера погони за наслаждениями, пусть зачастую низменными и порочными, но желанными настолько, что аврины едва ли могут думать о чем-либо другом? Весь мир держится на этих незримых связях, все мотивы и поступки в какой-то мере завязаны на влечении полов, которым он, Аскер, так опрометчиво пренебрег. Да его засосет, как засасывает случайно упавший на поверхность болота лист! Его магические способности, его единственная опора в этом мире, будут погублены, стоит ему только поддаться искушению, которое ждет его неизвестно где и в неведомом обличье.
Читая «Историю Скаргиара», Аскер порой недоумевал, какая сила заставляет крепких духом и независимых героев пускаться в дальние странствия по одной лишь прихоти ветреных красавиц. У него в голове не укладывалось, почему короли затевали кровавые войны, победителю которых должна была достаться рука какой-нибудь принцессы. Он понять не мог, ради чего благоразумные политики совершали самые безрассудные и опрометчивые поступки, часто губя свою жизнь и репутацию, — в наказание за ночь, проведенную с женщиной. Аскер, как оказывалось, не знал даже и того, что означало «провести ночь». О, теперь он все знал!
