к границе! Вспомнил, что Чехословакия тоже коммунистическая страна и его могут задержать еще и там, если отсюда...
А Софье страшно хотелось закрыть глаза и стоять так долго-долго, чтобы потам, взглянув, не увидеть больше вылинявшего немца, успокоить себя мыслью, что все увиденное — наваждение. Ибо все могло быть на свете, но никогда не поверит она, чтобы тот немец появился перед ее глазами живой и невредимый!
Так и разошлись оба, неся каждый свое.
Снова, как и с папашей Отрубой, выскользнул Кемпер целым и невредимым, ибо велика доброта человеческая, а еще больше — нерешительность, которая всегда останавливает нас даже на путях правосудия.
Проверяя надежность заслонов, ехали по горам и долинам полковник Нелютов и капитан Шопот. Перебирались через бурные потоки, проезжали мимо белых, отполированных ливнем скал, видели красную глину высоких обрывов. В долинах стоял густой аромат разогретого на солнце чебреца, а на вершинах — аромат диких трав. Кони шли так близко, что терлись боками, а полковник и капитан — голенищами сапог. Позвякивали стремена, цокали подковы, и в этом цоканье капитану слышалась тревога, он все рвался вперед, а полковник сдерживал его, успокаивал:
— Не выскользнет! Расставили людей хорошо.
— Так-то оно так... но...
— Был у меня когда-то случай. Три дня искали, думали, нарушитель, а нашли коня. Пощипывает травку. Ох, и ругал меня тогда такой полковник, как вот я сейчас!
— Бывало со всеми.
— А то на турецкой границе однажды... Речушка там — одна видимость. Половина села наша, половина их. Речушка посредине. Докладывают мне: плывут нашему берегу два ведра, перевернутые вверх дном. Я — начальству. Рапортую: так, мол, и так. Начальство велит выловить ведерки и организовать охрану. До самого вечера сторожили мы пустые ведра. Никакого шайтана не вылезло из них... Ты веришь, что твои хлопцы не ошиблись?
— Проверяем. Пустили собаку. Но только все ведь смыло. Я набросал несколько маршрутов, по которым мог идти нарушитель. Собака где-нибудь да зацепится.
— Если в самом деле он здесь, то не уйдет... Раз своевременно заметили...
— Могли бы и не пропустить. Сержант Гогиашвили — опытный пограничник.
— Потому и заметил, что опытный. Иначе мы с тобою сейчас спокойно бы пили чай, а нарушитель продвигался по своему маршруту да посмеивался.
— А я-то и вовсе хотел сегодня уехать с заставы.
— В отряд?
— В город. Забрать жену из родильного дома.
— Чего же молчишь? Сын?
— Сын.
— Сердечно поздравляю! Нужно же такое совпадение!.. А будь оно японским богом проклято — и порадоваться человеку некогда! Так как же быть с женой? Пожалуй, я позвоню в штаб, скажу хлопцам...
— Спасибо. Я позвонил теще на работу, предупредил, что не смогу. Они уж там управятся как-нибудь. Не в пустыне ведь. А если бы я был китобоем, например, и пошел в Антарктику или космонавтом?
— Космонавтов в такой день медицина не выпустит с земли. Кровяное давление, нервы, тонусы, чуть не туда — и уже сидишь и не шевелишься... Китобой, говоришь? Был у нас тут в прошлом году случай. Тоже вот этакий ливень, и человек воспользовался, перескочил... Четыре дня искали. Ты думаешь, кто? Старый- престарый дед — уже далеко за семьдесят. Еще с Петлюрой когда-то удирал за кордон. Среди крупных деятелей там ходил, много вреда причинил нам. А потом все же понял, что его так называемая деятельность — блеф. И что решил? Возвратиться на родную землю. «Хоть в тюрьме, но умереть на дедовской земле!» Мы его спрашиваем: «Почему же ты крадешься на эту землю бандитом?» Говорит, не верил, что можем разрешить ему вернуться, а на границе боялся, что убьют. Сам ведь сорок лет убеждал весь мир, что мы убиваем каждого, кто только полезет к нам...
— Есть история о государственном деятеле, которого прогнали с высоких постов. Он бежал из страны, где властвовал, и когда перешел границу, плюнул назад и сказал: «Неблагодарная земля, теперь ты не будешь иметь мой труп!» А у нас, вишь, наоборот.
— Украинский характер.
— Жаль, что он проявляется в таких аномалиях... Разрешите пригласить вас на обед, товарищ полковник?
— У меня двадцать четыре килограмма лишнего веса. Нужно разгружаться, вообще говоря. Но тебе следует есть. У тебя сын... Ну, а уж за компанию и я с тобой... А после обеда, может, и нашего знакомого привезут.
На обед был борщ со свининой, потом повар вместе со старшиной Буряченко, который суетился перед начальством, подавал гороховое пюре с мясом; вместо знаменитого «компота из сухофруктов» были краснобокие яблоки из сада заставы. Пограничники, измученные непрерывными поисками нарушителя, изо всех сил «налегали на контрольные цифры», как любил выражаться старшина; полковник Нелютов, даром что имел излишний вес н все мечтал как бы от него избавиться, тоже не отставал от молодежи, только Шопот почти не ел, так, ложки две-три для видимости, отставил борщ в сторону, потом поковырялся в гороховом пюре, которое хотя и имело «не очень товарный вид», как отметил полковник, однако пришлось по вкусу всем, погрыз яблоко, сидел задумчивый и хмурый.
Любая работа, даже самая привлекательная и любимая, моментально станет тебе противной, если к ней не присоединится чувство выполненного долга. Что с того, что он множество лет отдал службе на границе, стал капитаном, начальником заставы, удостоен нескольких орденов, всегда образцово выполнял задания? Что с того, что его не раз и не два хвалили, считали одним из тех, на кого можно положиться в самой трудной обстановке, доверяли важнейшие участки границы?
А вот сегодня именно на его участке прошел враг. Всю жизнь готовишься к схватке, целые годы затрачиваются на то, чтобы в этот день ты был во всеоружии и не пропустил врага, каким бы хитрым он ни был. И если враг все же сумеет перехитрить тебя, значит, все было напрасно, надежды, которые на тебя возлагались людьми, не оправдались.
Полковник Нелютов видел, как тяжело переживает капитан, но не вмешивался в его мысли, чтобы не очень надоедать человеку.
— Когда-то на моей заставе был такой случай... — снова начал он, разгрызая яблоко.
Видел, что Шопот не слышит, понимал, что говорит совсем не то, что следовало, но не знал, что именно нужно говорить в таких случаях, сердился на себя в душе, обзывал дураком и недотепой, но помочь ничем не мог пи себе, ни, тем более, капитану.
Завидовал тем командирам, которые в таких случаях супят брови, грозно посматривают на подчиненных, ворчат, отчитывают за нерадивость по службе, гоняют нижних чинов на чем свет стоит. Начальник заставы должен был знать, что именно такой погодой пользуются враги. И должен был сделать все, чтобы предотвратить нарушение границы.
Покричит вот так, побранится, кого-нибудь накажет, кому-нибудь испортит настроение, а то и... карьеру и «отведет себе душу»; уже кажется ему, что дело налажено, и нарушитель пойман, и неприятностей никаких для него (главное — для него самого!) нет. А на самом деле?
На самом деле, кричи не кричи — враг слоняется где-то по нашей земле, делает свое черное дело, шпионит, вредит, убивает.
Видимо, потому полковник Нелютов не признавал «волевых» командиров, не любил «брать горлом», — наоборот, любой ценой старался успокоить своих подчиненных, подбодрить их в тяжкую минуту, ибо знал: тут необходимо концентрирование всех сил, и если человек растрачивает свою энергию на что-то второстепенное, если он будет раздражен еще посторонними факторами (правда же, несколько странно звучит слово «фактор» применительно к начальнику отряда?), то не жди от него мудрых решений и точных действий! Капитан Шопот деликатно высиживал за столом, ожидая, пока встанет полковник. Нелютов знал, что начальнику заставы нужно ехать на контрольно-пропускной пункт. Он сам просил его об этом, поскольку
