– Почему?
– Потому что я… и в самом деле… хотел… я виноват… страшно перед тобой… виноват… – Скрипач явно устал, но еще как-то держался. – Я на самом деле хотел… чтобы ты… меня… чтобы ты… выстрелил… заслужил… потому что…
– Спи, – приказал Ит. – Поверь, оно того не стоит…
– Да подожди ты… я все равно… до сих пор виноват… за эту идею… пусть даже так, понарошку… но все равно… я же потом специально искал… момента… чтобы меня… подставиться… хотел… так тебя… унизил… вот сейчас… и получилось… почти…
– Ну и дурак. Рыжий, если бы ты этого не сделал, я бы сдох, – серьезно сказал Ит. – И сдох бы страшно. С сознанием того, что ты, единственный на свете родной человек, меня предал… С ложью, которую сам себе придумал. Знаешь, то, что мы сейчас тут с тобой вот так замечательно едем… оно, наверное, стоит тубуса из-под витаминок, как ты считаешь? Да и виноваты мы оба. Одинаково. Поверь, одинаково. Я виноват перед тобой ничуть не меньше, чем ты передо мной.
Скрипач вздохнул. Уже гораздо легче, чем дышал час назад.
– Ит, если это все кончится хорошо… пообещай мне… одну вещь, – попросил он.
– Какую? – спросил Ит.
– Что я всегда буду спать рядом, как привык. Я… я не могу… не слышать… – Скрипач снова всхлипнул. – Я двести лет… молчал… но я правда не могу не слышать… господи, какая белиберда…
– Что именно? – удивился Ит.
– Как ты дышишь… Когда он умер… я… я обиделся… что ты там… а я… в этой тишине… как во второй смерти…
Ит закрыл глаза. Под веками стало горячо, словно туда налили раскаленного олова. Олово это превращалась в слезы, столь же горячие, которые беззвучно бежали из глаз, стекали на подбородок, капали на майку. Лицо стало мокрым, глаза защипало, но поднять руку, чтобы их вытереть, в эту минуту показалось ему кощунством.
– Хорошо, родной, – прошептал он. – Договорились.
Самым нелепым оказалось то, что их в результате… потеряли.
В Симферополе в самолет вместе с ними сел врач из местных, и этот врач, собственно, и устроил глупость, которая получилась в итоге. Он постоянно бегал к пилотам и требовал, чтобы связались с диспетчерской и вызвали «Скорую» – Скрипачу действительно было плохо. Несмотря на то, что легкое расправилось, он почти не мог дышать без кислорода, видимо, просто потому, что страшно устал, – а еще надо было как-то добраться до места, а потом перенести операцию… В общем, «Скорая», которая должна была приехать за ними, опоздала, а первой приехала та, которую вызвал диспетчер, – с какой-то другой подстанции.
Дальнейшие трое суток, пока Скрипача сначала оперировали, потом держали в реанимации, а потом, не глядя, сунули в палату на шестнадцать человек, для Ита слились в бесконечный, наполненный беспрерывным стрессом мутный временной отрезок. Он едва держался на ногах, соображал с трудом. Единственное, что его волновало, – это то, как себя чувствует Скрипач. Больше ничего. О сне или еде речи вообще не было. А Скрипачу было все еще плохо, невзирая на утверждение дежурного врача, что он уже вне опасности. Шов болел, температура держалась около тридцати девяти и все никак не падала, глотать, кашлять, сидеть тоже было больно, а обезболивающее делали почему-то только на ночь, хотя Ит с самого утра просил, чтобы сделали.
Вот в таком плачевном состоянии их и нашла в больнице номер пятьдесят три Ольшанская.
Когда она вошла в палату, Ит как раз пытался уговорить Скрипача съесть хотя бы пару ложек бурды, которая в меню гордо именовалась куриной лапшой. Несколько минут назад он вернулся от дежурного врача, тетки, до боли напоминавшей такую же мразь из Домодедова, которая категорически отказалась обезболивать, заявив, что мужики слишком нежные, бабы вон даже рожают без всякого промедола, а эти нюни даже немножко потерпеть не могут.
Роберта, увидев их, потеряла дар речи. Какое-то время она неподвижно созерцала бледного Скрипача, сидящего на койке (лежать ему было нельзя), с дренажем, торчащим из бока, несчастного Ита с ложкой в руке и тарелку с куриным мослом.
Потом речь вернулась. В полном объеме.
– Вы с ума сошли? – медленно проговорила она. – Вы… вы что?!
– Добрый день, Берта. – Ит криво улыбнулся. – А мы вот… рыжий не ест. Утверждает, что суп пахнет тряпкой.
– Глотать больно. – Скрипач скривился.
– Мы вас три дня по всему городу ищем!!! Почему вы не позвонили?!
– А надо было?.. – Ит, кажется, удивился.
– О, господи…
– Мы подумали, что вы сейчас заняты… гекс-то работает, и мы… я думал, что вы на точке, так зачем бы я стал вас отвлекать?
– Отвлекать?! Как вы сюда вообще попали?!
– «Скорая» отвезла, – недоуменно ответил Ит. – Я думал, так и надо…
– Так надо?! В этот гадюшник, где тараканы с собаку ростом и грязь по колено?! Вы хоть что-то соображаете?!
– Берта, вы бы лучше попросили у этой докторши обезболивающее. А то они колют раз в сутки, он совсем измучился.
– Так, ждите, я звонить, – распорядилась Ольшанская. – Ит, вас должны были отвезти в нормальную больницу… не в эту… я сейчас, я быстро.
Ит не думал, что Ольшанская, культурная, интеллигентная Ольшанская, умеет так виртуозно ругаться, и вообще, в принципе знает такие слова. Последнее, что он услышал из коридора, пока дверь в палату с треском не захлопнули, было обещание: «Я тебя сейчас саму родить заставлю, причем ежа против шерсти, сука гребаная!» Дальше из-за двери доносились только обрывки фраз, типа: «ты хоть представляешь, кто это такие»… «ах ты дрянь»… «на фонаре будешь болтаться, гнида!», и так далее.
Через десять минут она вернулась с обезболивающим.
А еще через час в больницу потянулись люди такого ранга, что врачиха, экономившая на промедоле, просто сбежала – позже, как потом рассказала Ольшанская, эту тварь отдали под суд за многократные хищения.
Скрипача осмотрели спешно привезенные врачи и схватились за голову – в результате через три часа он снова лежал на операционном столе, но уже в другой больнице, а Ита Роберта пыталась как-то худо-бедно привести в себя. После того, что выяснилось о так называемых «врачебных ошибках», он чуть не сорвался и не устроил драку – до этого момента ему в голову не приходило, что в принципе можно изувечить или вообще убить человека – и за это ничего не будет.
Остановило его лишь то, что он обещал Скрипачу находиться рядом.
Следующие пять дней Скрипач провел в реанимации, причем, что невероятно, Иту разрешили быть с ним столько, сколько потребуется, – для этого оказалось достаточно всего лишь одного звонка «сверху».
…До этого Ит и не думал, что в этом мире бывают такие больницы – отгороженный с боков от других кроватей стеклянными стенками бокс, чистое белье, приветливые санитарки, внимательные врачи. Что суп, оказывается, может пахнуть супом, а не черт-те чем (черт-те чем суп всегда пах, когда он лежал в больнице с пневмонией), что пол в той же реанимации протирают несколько раз в день, что… Конечно, эти пять дней были тяжелыми, но сознание все равно невольно выхватывало мелочи, и эти мелочи удивляли.
Скрипач пять дней практически полностью проспал. Немудрено – любого подкосит рана, около суток на дамбе и в машине, причем с весьма сомнительной помощью (Ит душой не кривил, он отлично понимал, что если чем и помог, то явно не по медицинской части), потом – тяжелая дорога, первая операция, три бессонные ночи, постоянная боль, подозрение на сепсис, вторая операция…
Врачи поначалу называли его лентяем – нужно было откашливаться, но у рыжего совершенно не было на это сил. Потом все-таки сжалились и решили на какое-то время оставить в покое. Опасности и в
