Единственное, что огорчало из всего этого лично меня, – что почетное место между Жванецким и обезьянами мне занять не удалось. Зато посчастливилось Кашпировскому. Он поставил жирный восклицательный знак в шульмановской карьере. И занял еще более почетное место между Задорновым и списанными медведями и лошадьми из перуанского цирка.
Короче, Шульман бросил рынок. Рынок разбился на множество кусочков, и все кому не лень их подобрали. У меня лично сложилось впечатление, что, если эмигрант в Штатах совсем не способен заработать себе на жизнь, он начинает заниматься прокатом русских артистов, или, как принято красиво говорить в Америке, шоу-бизнесом. Дело, в общем, и вправду несложное: уговорил артиста, напечатал билеты, арендовал зал, продал билеты и украл большую часть выручки. Кто владеет этим нехитрым ремеслом, называет себя все тем же громким и увесистым словом «импресарио». В отличие от Шульмана, подобравшие осколки рынка импресарио выглядели понеряшливее, снимали залы подешевле, отели победнее и за доллар пускали в зал знакомых зрителей со своими стульями.
Где только не доводилось мне выступать в моих послешульмановских гастролях! На чердаках, в подвалах, в государственных нищих школах с разрисованными стенами, на которых бесилась пульверизаторами молодежная энергия полового созревания. Не раз в последующие годы я вспоминал добрым словом Виктора Шульмана, который в последний день моих гастролей даже полетел из Нью-Йорка провожать меня в Вашингтон, откуда я улетал домой. Полетел с единственной целью – договориться с нашим «Аэрофлотом», чтобы с меня не брали денег за перевес – шесть чемоданов с дубленками от Йосика на всю мою семью…
Из интервью с Михаилом Задорновым
– Михаил Николаевич, в советское время вы, кроме Америки, два раза были в Польше, ездили в ГДР, в ФРГ, в Венгрию… Почему же не написали очерки ни об одной из этих стран?
– Тогда для меня Америка была единственной страной, в которую я был влюблен и которую мечтал увидеть. Я был воспитан американской литературой – Фитцджеральд, Хемингуэй, Купер, Майн Рид. От поездки в Америку у меня было столько впечатлений, что не написать об этом я просто не мог.
– В других поездках никаких интересных историй с вами не случалось?
– Почему же? Есть о чем вспомнить… У меня все время так получалось, что я что-то продавал. В ФРГ – икру и билет на матч. В Польше – дубленку… Поездкой в Польшу меня наградили за общественно-полезную деятельность в институте. Чтобы получить разрешение на выезд, нужно было пройти собеседование в Совете ветеранов. Благодаря Совету ветеранов я знал об этой стране все – количество партий, надои молока среднестатистической польской коровы, и чем отличается Рабочая партия от Крестьянской… Собеседование я прошел, и меня выпустили. В Польше можно было не только купить джинсы, но и посмотреть фильмы Формана и Аллена, которые меня просто потрясли. Это было для души, а захотелось еще чего-нибудь и для туловища… Я решил сходить на стриптиз, но денег уже не было. Пришлось пожертвовать дубленкой, которую мне теща достала в закрытом распределителе при Верховном Совете Латвии. Поехал продавать дубленку на рынок. Подходит цыганка и спрашивает: «Швед?» Я говорю: «Нет». – «Ирландец?» – «Нет». И улыбнулся. А у меня (первый раз признаюсь!) был золотой зуб. Она увидела и обрадовалась: «О, русский!» Мы сторговались. Цыгане меня еще и довезли на лошади прямо до гостиницы. Я пошел к кагэбэшнику из нашей группы, честно признался, что продал дубленку, и пригласил его на стриптиз. Стриптиз у нас каких-то сильных эмоций не вызвал. Но от самого ощущения, что мы на нем побывали, испытывали гордость. Денег хватило даже на вино. Швейцар, увидев, что мы вернулись пьяными, да еще в то время, когда советские туристы давно спят, решил, что мы особые туристы. И спросил: «Паны женщин хотят?» И тут я дал такого патриота! «Мы советские люди, – сказал я, – а советский человек найдет женщину сам!»
– А когда вы впервые почувствовали себя за границей богатым?
– Как раз во время гастролей с Шульманом по Америке. Я тогда накупил в магазинах подарков на три тысячи долларов. Домой вез шесть чемоданов вещей! Поэтому Шульману и пришлось лететь меня провожать из Нью-Йорка в Вашингтон. Он договорился с начальником американского отделения «Аэрофлота», чтобы меня пропустили без доплаты за лишний багаж. Но он заботился не обо мне, а о себе, потому что по нашей договоренности платить за багаж должен был он.
– Наверное, было искушение поехать туда на гастроли снова?
– Да, было, и я поехал. Мне позвонил человек по фамилии Палей, который жил в Нью-Йорке, и предложил гастроли. «Мы с тобой заработаем столько, что купим вертолет!» Я согласился. Договорились делить гонорар пополам. Оказалось, что Палей не хотел платить налоги, поэтому никаких бумаг мы не подписывали. А я в то время не знал, что западный мир – это не мир достоинства и чести, а мир подписанных договоров. Я замечал, что Палей меня обманывал, врал про какие-то дополнительные расходы… Мы с ним начали ссориться. Он мне откровенно угрожал: «Ты даже не представляешь, с кем связался! Я на зоне провел много лет». Последний концерт был в Нью-Йорке, после него мы с Палеем должны были поделить оставшиеся деньги. С этого концерта он убежал, прихватив всю сумму. А в гримерке оставил для меня… игрушечный вертолетик и записку: «Я же тебе обещал вертолет!» В Москве я навел о Палее справки через знакомых кагэбэшников. Они мне сказали: «Надо было раньше к нам обращаться!» Оказалось, что Палей был стукачом на зоне, а это самый прогнивший человек, который только может быть. Низкий поклон Палею за то, что он мне вовремя показал, кто есть кто, и научил быть осторожным.
– Больше уже никому не удавалось вас обмануть?
– Удавалось! Хотя когда мне позвонил следующий импресарио, я сразу проверил его через тех же знакомых. Выяснил, что он – очень приличный человек. Кроме того, я его немного знал еще по Риге. Фима был талантливым саксофонистом, играл в ресторане. А потом уехал в США. Там он разочаровался в себе как в музыканте – увидел, что так же, как он, в Америке умеет играть любой негр в любой подворотне. Тогда он решил стать импресарио. На мне Фима хотел хорошо заработать, поэтому концерты были каждый день.
– Наверное, заработали кучу денег?
– За месяц Фима организовал двадцать восемь концертов в разных городах. Но он мне не сказал, что это будут не просто маленькие залы, а синагоги, школы и дома престарелых. За одно такое выступление мы получали на двоих триста долларов. Фима говорил: «Мне надо купить новую кухню!» Концерты проходили в разных городах, значит, я каждый день должен был перелетать в другой город. Фима купил мне единый билет на самые дешевые рейсы на весь месяц. А все эти дешевые рейсы летали через один город- накопитель – Цинциннати. Там пассажиров пересаживали и отправляли по разным городам. Каждое утро в восемь часов я уже был в Цинциннати! Своего рейса мне приходилось ждать часа два-три – это время я спал на стульях. Наконец я не выдержал и сказал Фиме, что больше выступать не буду.
– Михаил Николаевич, почему вы обо всем этом не написали в очерке, а взяли и оборвали его на самом интересном месте?
– Пока я его писал, впечатлений накопилось так много, что я начал ими делиться со сцены. И это имело такой успех, что я забросил очерк. А мои американские зарисовки разрослись в целый концерт. Потом наши люди стали все чаще выезжать за границу. Они писали мне письма, присылали свои истории, которые я не мог не рассказать зрителям. Поэтому в каждом выступлении я стал выделять страничку, посвященную Америке.
Глава 2. Из концертов 1998–2004 гг
Меня часто упрекают даже друзья: почему в своих выступлениях я так много говорю об Америке? Зачем я ее критикую? Да потому что погоня за Западом для всех наших стран, бывших республик СССР, стала западней. Повсюду эта еда – не привезенная с Запада, нет, слитая с Запада. Просроченные соки цвета недососанных леденцов, яблоки в парафине (вгрызаешься как в свечу церковную!), арбузы, наширявшиеся сахарным сиропом, синтезированные бульоны, клонированные сосиски, куры-трансвеститы, яйца от искусственных перепелов, итальянская пицца, собранная из того, что не доели итальянцы в Италии… Меня удивляет, как можно есть эти продукты – чеснок без запаха, джемы, на которые не садятся даже мухи, хрен, не вызывающий слез… Да на такой хрен стыдно послать!
Оказалось, за семьдесят лет советской власти мы соскучились не по вкусу продуктов, а по упаковкам, по красивым оберткам и по звучным названиям: морковка «Кингсайз» (ну, это только знающие английский оценят), яблоки «Секонд-хэнд», блинчики свежие из Новой Зеландии…
