— Что он делал, когда вы явились к нему?
— Собирался лечь спать.
— Он не заставил вас ждать?
— Нет, ваше превосходительство.
— Что же этот... еретик очень удивился?
— Кажется, да...
— Кажется! На кой же черт у вас во лбу имеются глаза, если вам только кажется, а не видится наверняка!.. Расспрашивал он вас о чем-нибудь?
— Нет. Как только я выразил ему желание вашего превосходительства, он позвонил и приказал оседлать ему лошадь.
— Ну, пусть он войдет.
Новая личность, которую мы готовимся представить читателям, принадлежала к числу тех узкоэгоистичных представителей британской политики, какие встречаются во всех странах мира; но, по недобросовестному отношению к своим обязанностям и по отсутствию всякого человеческого достоинства, эта личность могла занимать свой высокий и ответственный пост именно только в обществе, управляемом каким-нибудь Розасом, т. е. исключительно только в Буэнос-Айресе и то лишь в описываемую нами эпоху.
Сэр Вальтер Спринг, британский уполномоченный при аргентинском правительстве, сумел добиться от Розаса того, в чем последний упорно отказывал его предшественнику, сэру Гамильтону, то есть заключения договора относительно уничтожения рабства, и этот успех расположил английского представителя в пользу диктатора. Первоначальное чувство симпатии Спринга к этому страшному человеку понемногу превратилось в безграничную преданность.
Розас со своей стороны вполне доверял сэру Вальтеру Спрингу, другими словами, диктатор убедился в том, что Спринг, как и все люди, лично знавшие характер Розаса, очарован внушаемым им страхом. Когда Розасу являлось желание повернуть кверху дном всю европейскую политику, он знал, что сэр Вальтер будет послушным орудием в его руках, и рассчитывал на него так же, как на кинжалы своих масгорковцев, когда ему нужно было принести кого-нибудь в жертву своему ненасытному честолюбию.
Сэр Вальтер Спринг был человеком лет шестидесяти, маленький, худенький, с широким лысым лбом, породистым лицом и маленькими голубыми, очень умными и проницательными глазами. Обыкновенно он был бледен, но в тот момент, когда он входил к Розасу, его лицо и веки глаз были красны.
Черный костюм его отличался строгим вкусом и полной корректностью.
— Пожалуйте, сеньор Спринг, — произнес Розас, вставая, но не двигаясь с места, когда увидал появившегося в дверях англичанина.
— Честь имею явиться по вашему приглашению, ваше превосходительство, — ответил сэр Вальтер, вежливо, но сдержанно поклонившись и подходя к Розасу, чтобы подать ему руку.
— Извините, что я побеспокоил вас, сеньор Спринг, — продолжал диктатор мягким, вкрадчивым голосом, красивым жестом руки указывая ему на место возле себя.
— Побеспокоили? О, нет, сеньор генерал! Ваше превосходительство, напротив, всегда доставляете мне величайшее удовольствие, когда приглашаете меня к себе... Как здоровье сеньориты Мануэлиты?
— Слава Богу.
— Я боялся, что она нездорова.
— Почему?
— Потому что не вижу ее здесь, где она обыкновенно всегда находится в это время.
— Это верно, но сегодня, в виде исключения, ее нет здесь.
— Разве я не буду иметь счастье видеть ее сегодня?
— Нет. Она только что ушла к себе.
— О, как я несчастлив, что опоздал!
— Она, наверное, тоже будет очень огорчена, что не увидит вас.
— О, я знаю, что она самая очаровательная и любезная из всех аргентинок!
— Она, по крайней мере, старается заслужить репутацию любезной.
— И вполне в этом успевает.
— Благодарю вас от ее имени за ваше доброе мнение о ней... Кажется, этот вечер принадлежал к числу приятных для вас?
— Почему ваше превосходительство так полагает?
— Потому что вы провели его очень весело у себя.
— Ваше превосходительство правы... только с известным ограничением.
— Как так?
— У меня в доме, действительно, было весело, но сам я не веселился. Я могу быть веселым только тогда, когда имею счастье видеть кого-нибудь из семейства вашего превосходительства.
— Вы чересчур любезны, сеньор Спринг, — сказал Розас с такой тонкой, едва уловимой насмешливой улыбкой, что никто не понял бы ее, кроме сэра Вальтера, давно уже в точности изучившего как малейшую игру физиономии, так и оттенки голоса диктатора.
— Если позволите, — продолжал Розас, — мы теперь отбросим в сторону комплименты и поговорим об одном крайне важном деле.
— Ничто не может доставить мне такое удовольствие, как возможность доказать вашему превосходительству свою всегдашнюю готовность подчиниться вашим желаниям — поспешил заявить ловкий дипломат, придвигаясь ближе к столу и машинально разглаживая правой рукой, украшенной крупным бриллиантом, роскошное кружевное жабо своей снежно-белой сорочки из тончайшего батиста.
— Когда вы думаете отправить пакет? — начал Розас, придвинув к себе свободный стул и облокотившись на него скрещенными руками.
— В посольство? Думаю отправить завтра, — ответил сэр Вальтер. — Но если вашему превосходительству угодно, я могу повременить.
— Да, я желал бы этого.
— В таком случае я прикажу задержать пакет, пока вы не приготовите свои депеши, высокоуважаемый сеньор.
— Что касается этого, то мои депеши уже готовы со вчерашнего дня.
— Позволено ли мне будет предложить вашему превосходительству один вопрос?
— Сколько вам угодно.
— Могу я узнать причину, по которой вы желаете задержку пакета, раз ваши депеши готовы?
— Причина очень простая, сеньор Спринг.
— Быть может, ваше превосходительство намереваетесь послать министерский пакет?
— И не думаю.
— В таком случае я не понимаю...
— Мои депеши готовы, но не готовы ваши
— Мои?!— с удивлением вскричал Спринг.
— Да. Вы слышали, что я сказал?
— Слышал, но не понял. Я, кажется, уже имел честь сообщить вашему превосходительству, что мои депеши написаны и даже запечатаны. Я жду только еще нескольких частных писем, чтобы вложить их в пакет, как это всегда делается.
— Ах, я говорю вовсе не о письмах!
— Не угодно ли будет вашему превосходительству объясниться?..
— Мне кажется, ваша обязанность состоит между прочим в том, чтобы извещать свое правительство о положении дела Рио-де-ла-Платы в момент отправления пакетбота в Европу, не так ли?
— Совершенно верно, высокоуважаемый сеньор.
— Этой обязанности вы на этот раз не выполнили, потому что не сообщили некоторых фактов.
— Я доношу своему правительству о публичных происшествиях и общих делах Аргентинской республики, но не о делах внутренней политики аргентинского кабинета, которые мне совершенно неизвестны.
