теперь сядем!
— Но, друг мой…
— Сеньор дон Кандидо!
— Ну, ну, Мигель, я сел.
Молодой человек достал из кармана листок бумаги, компас и карандаш и, разложив бумагу на крыше, сказал голосом, не допускавшим возражения:
— Ну, сеньор дон Кандидо, за десять минут вы нарисуете мне план окрестностей этого дома. За десять минут, слышите вы? Хотя бы крупными штрихами, деталей мне не нужно, только расстояние и границы. Через десять минут спуститесь в прихожую, я буду там.
Холодный пот вдруг выступил на лбу дона Кандидо: по мере того как эта сцена становилась более и более таинственной, ему казалось, что все кинжалы Масорки направлены на его горло, в то же время он чувствовал себя смущенным при мысли, что своим необдуманным признанием предал себя в руки Мигеля.
Хотя дон Кандидо был весьма посредственным чертежником, но то, что требовалось от него, было так просто и не трудно, что менее чем за десять минут все было готово.
Он спустился вниз как раз в то время, когда все погрузилось во мрак.
— Готово? — спросил дон Мигель, выйдя к нему на встречу.
— Да, готово, надо только перевести все начисто и сверить.
— Я попрошу вас закончить все этой ночью, чтобы я получил план до десяти часов утра.
— Хорошо, Мигель, а теперь, конечно, мы уйдем из этого дома, не правда ли?
— Да, нам здесь больше делать нечего! — сказал дон Мигель, выходя в совершенно темную прихожую.
Но в тот момент, когда он собирался сунуть ключ в замок, кто-то снаружи вставил в него ключ, дверь отворилась так быстро, что дон Кандидо едва успел прижаться к стене, а дон Мигель отступить на шаг и засунуть руку в карман своего камзола.
Впрочем, это движение было скорее инстинктивное, так как он знал, что с минуты на минуту дверь отвориться и в нее войдет одна, а может быть и несколько нарядных женщин, но увидеть мужчину он никак не ожидал.
А между тем пришел именно мужчина.
Дон Мигель вооружился тем своеобразным оружием, описать которое мы не можем, так как сами его не видали, но с помощью которого он так удачно уложил на месте двоих солдат, спасая жизнь дону Луису.
Мужчина, заперев за собой дверь, спрятал ключ в карман.
Дон Кандидо дрожал всем телом, в передней было темно, как в бездне.
Поворачиваясь, чтобы пройти в комнату, вновь мужчина задел плечом грудь дона Кандидо и отскочил в другой угол сеней.
— Кто тут? — воскликнул он грозным и сильным голосом, выхватывая нож, острый конец которого почти коснулся груди дона Кандидо.
Гробовое молчание было ответом.
— Кто тут? — повторил он. — Отвечайте сейчас же, не то я вас убью, как унитария, лишь они расставляют сети защитникам святого дела федерации!
Ответа не было.
— Кто вы такой? Отвечайте скорее, не то я убью вас, — продолжал он, не делая, однако, ни шагу вперед, а осторожно пробираясь к двери, вытянув перед собой руку с ножом.
— Я ваш покорнейший слуга, мой уважаемый и дорогой сеньор, хотя и не имею чести знать вас, но все же глубоко вас уважаю! — вымолвил дон Кандидо таким тоненьким и дрожащим голоском, что сразу внушил Пришедшему смелость, которой тому явно не доставало.
— Кто вы такой?
— Я ваш покорнейший слуга.
— Как ваше имя?
— Будьте добры, прекраснейший сеньор, отоприте дверь и позвольте мне уйти.
— А, вы не называете вашего имени, значит вы унитарий, шпион!
— Нет, уважаемый сеньор, я был бы рад, если бы меня повесили за славного восстановителя закона, губернатора и генерала провинции Буэнос-Айрес, уполномоченного во всех внешних сношениях федерации, дона Хуана Мануэля Росаса, славной сеньоры доньи Энкарнасьои Эскурра, которая покоится теперь на кладбище, отца федеральной сеньориты, доньи Мануэлиты дель Росас и Эскурра, отца славного федерального сеньора дона Пруденсио, дона Эрвасио, дона…
— Да скоро вы кончите, черт вас побрал?! Я спрашиваю ваше имя.
— Я рад бы также умереть за вас и вашу уважаемую семью. Есть у вас семья, мой дорогой сеньор?
— Вот я вам дам сейчас семью! Увидите!
— Что я увижу? — спросил дон Кандидо, едва живой от страха, с трудом держась на ногах.
— Ну, хлопайте в ладоши.
— Мне хлопать в ладоши?
— Ну живо, живо, не то я убью вас!
Дон Кандидо не заставил дважды повторять угрозу и принялся хлопать в ладоши, не понимая смысла этой пантомимы.
Как только мужчина убедился в том, что его противник безоружен, он тотчас же наскочил на него и, приставив нож к его груди, сказал:
— Признавайтесь мне сейчас же, ради которой из них вы ходите сюда, не то я пригвозжу вас к этой стене!
— Ради которой из них?
— Ну, да, ради Андреа?
— Ради Андреиты?..
— Да перестаньте! Может, вы ходите сюда ради Хертрудис?
— Но, сеньор, я не знаю ни Андреа, ни их уважаемой семьи, ни…
— Ну, признавайтесь, не то я убью вас!
— Нет, признавайтесь сами, ради которой вы пришли сюда, не то я размозжу вам череп! — произнес над самым его ухом звучный мужской голос, в то же мгновение чья-то сильная рука
схватила правую руку незнакомца, и он почувствовал легонький удар в голову каким-то очень тяжелым оружием.
Человек, так неожиданно явившийся из мрака, был не кто иной, как дон Мигель, который оставался безмолвным свидетелем этой комичной сцены до тех пор, пока он счел нужным положить конец этому представлению.
— Караул!
— Молчать, или я тотчас отправлю вас ко всем чертям! — повелительно произнес молодой человек, нанося своим оружием удар более сильный.
— Ах, пощадите! Пощадите! Ведь я священник, я лучший федералист, священник Гаэте! Не совершайте святотатства, не проливайте мою кровь!
— Ваше преподобие, бросьте ваш нож!
— Отдайте его мне! — воскликнул дон Кандидо, отыскивая ощупью нож, который так напугал его.
— Отдайте нож!
— Я его отдал, — отвечал Гаэте, — пустите же меня, я вам сказал, что я священник!
— Так для которой же из них вы ходите сюда, преподобный отец? — передразнил его слова дон Мигель.
— Я?
— Да, вы! Дурной священник, поганый федералист и подлый человек, которого мне следовало бы сейчас же раздавить, как гада, но чью кровь я не хочу пролить, чтобы не почувствовать ее гнусного запаха. Дрожишь, подлец, а завтра ты, как змея, подымешь свою голову, чтобы узнать лицо того человека, который заставил тебя дрожать сегодня, ты в своей церкви Святого Духа проповедуешь лишь зло, призывая народ к убийству унитариев!
