— О, пощадите! Пощадите! Пустите! — вопил монах, обезумев от страха.
— На колени, мерзавец! — крикнул дон Мигель, застав священника стать на колени.
— Стой так! — приказал он. — Апостол нового культа крови и убийства, которым вы теперь так нагло оскверняете священные слова — братолюбие, свободу и справедливость! Стой так, священник-убийца! Стой на коленях и кайся!
И он с силой потряс почти бесчувственного от испуга священника.
— Теперь ты можешь встать! — сказал дон Мигель.
— Нет, нет, пощадите меня!
— Пощадить?! Да разве вы признаете пощаду, вы, проповедники кровавой политической ереси, называемой святой федерацией?
— Пощадите!
— Вставай, мерзавец!
— Сеньор!
— Отдай мне ключ от двери.
— Вот он! Только не убивайте меня.
Не отвечая, дон Мигель втолкнул его в комнату и запер за ним дверь.
— Ну, скорее теперь! Где вы, дон Кандидо?
— Здесь! — отозвался со двора старик.
— Пойдемте!
— Уйдем, уйдем скорей из этого дома! — воскликнул профессор чистописания, хватая под руку дона Мигеля.
Но опять в тот момент, когда он собирался вставить ключ в замок, кто-то опередил его снаружи.
— Силы небесные! — испуганно воскликнул дон Кандидо.
— Оставайтесь на улице и не входите в дом! — шепнул дон Мигель почти что на ухо той, которая только что открыла дверь и которую он сразу же узнал, как, впрочем, и троих других следовавших за ней.
Вытащив на улицу бедного дона Кандидо, который едва держался на ногах от страха, он запер дверь и, вручив ключ той особе, с которой говорил, прибавил:
— Для меня очень важно, чтобы вы не возвращались раньше чем через четверть часа: священник Гаэте в доме.
— Священник Гаэте! О Боже! Какой ужас!
— Не бойтесь, вам ничто не угрожает, но если вы теперь отворите дверь, то он последует за мной, а это нежелательно для меня. Вернувшись, убедите его в том, что совершенно не знаете кто я такой. Поняли меня?
— Да, да, я понимаю, сеньор…
— Ни слова! — поспешно прервал он. — Знайте, что одно неосторожное слово обо мне будет дорого стоить вам, донья Марселина. Я уверен, что вы будете молчаливы, как могила, и мы всегда будем с вами друзьями, а потому, пока священник Гаэте отдыхает от волнений, вы с вашими племянницами вернитесь в лавки и купите там что-нибудь. С этими словами он сунул в руку донье Марселине сверточек банковых билетов. Перейдя через улицу, дон Мигель отыскал дона Кандидо, который дрожа всем телом ожидал его, прислонившись к стене красивой дачи, взяв под руку, он поспешно потащил его за собой — вскоре оба скрылись во мраке безлюдной улицы Кочабамба.
ГЛАВА XVII. Тридцать два раза двадцать четыре
Несмотря на свой страх, почтенный профессор чистописания принужден был попросить пощады у своего смелого спутника: он едва держался на ногах и никак не мог отдышаться. — Помедленнее, Мигель, — сказал он, когда они дошли до поворота улицы Кочабамба, — я падаю, задыхаюсь!
— Вперед, вперед! — сказал дон Мигель, увлекая за собой старика. Наконец они добрались до улицы Отцов.
— Теперь, — сказал дон Мигель, убавив шаг, — мы прошли четыре улицы, а добрейший монах так толст, что, без сомнения, не догнал бы нас даже если бы дьявол выпустил его в замочную скважину.
— Какой монах, Мигель? Какой монах? — встревожено воскликнул дон Кандидо, едва дыша.
— Ах, мой добрейший друг, вы все еще не понимаете?
— Нет, Боже меня упаси!
— Да тот монах с ножом!
— Да, да, но ты согласись, Мигель, — мы ведь вели себя геройски!
— Гм!
— Я сам себя не узнавал!
— Да почему же, вы всегда ведете себя точно так же!
— Нет, милый друг мой, мой спаситель и покровитель, при других обстоятельствах я умер бы от одного сознания, что к груди моей приставлено лезвие кинжала. Поверь мне, Мигель, уж такова моя натура, чувствительная, впечатлительная, нежная, я боюсь крови, а этот чертов монах…
— Потише.
— А что? — осведомился дон Кандидо, оглядываясь по сторонам.
— Ничего, но только не надо забывать, что улицы в Буэнос-Айресе имеют уши.
— Да, да, поговорим о чем-нибудь другом, я только хотел сказать тебе, что ты причина всех опасностей, которые грозят мне теперь.
— Я? Но я же ведь и спасаю вас!
— Конечно, и с сегодняшнего вечера ты — мой друг, мой покровитель, мой спаситель…
— Аминь.
— А как ты полагаешь, этот монах…
— Молчите и идемте.
Они продолжали свой путь и наконец дон Мигель остановился на углу улицы Каналья, здесь, взглянув на бледное лицо дона Кандидо, освещенное уличным фонарем, дон Мигель расхохотался.
— Что тебе кажется забавным?
— Что вам приписывают любовные похождения.
— Мне?
— Ну, конечно, разве вы уже забыли вопросы вашего соперника?
— Но ты же знаешь…
— Нет, сеньор, я ничего не знаю, вот потому-то я теперь и остановился здесь.
— Как! Ты не знаешь, что в этом доме я положительно не знаю ни души?
— Это я знаю.
— Чего же ты не знаешь?
— Того, что вы сейчас должны сказать мне! — вымолвил дон Мигель, забавляясь недоумением дона Кандидо.
— Что мне сказать? Спрашивай, я отвечу.
— Я хотел бы знать, на какой улице находится ваш дом.
— Неужели ты окажешь мне честь посетив мой дом?
— Да, именно это я намериваюсь сделать.
— О как прекрасно! Мы находимся всего в двух кварталах от моего дома.
— Я знал, что ваш дом где-то поблизости.
— Да, это улица Кусо.
Несколько минут спустя они постучались в двери старинного и почтенного вида дома. Женщина лет пятидесяти на вид, которую каждый добрый испанец назвал бы просто экономкой, а более вежливые аргентинцы именуют
— Есть свет в моей комнате, донья Николаса? — спросил хозяин.
— Да, огонь зажжен уже с вечерни! — ответила старушка. Донья Николаса отворила дверь в зал, куда и вошли дон
Кандидо и его гость. Вымощенный кирпичом пол этого зала, живо напоминал, правда в миниатюре,
