— Ну вот мы и на месте! — сказал кто-то. Действительно, мы пришли наконец на виллу Моро. Сам владелец вышел на крыльцо встретить нас.
Эта вилла была поистине царским жилищем: повсюду царили блеск, роскошь и богатство. Мы тотчас же сели за стол, потому что завтрак был уже готов и ожидал нас. Здесь кухня совсем иная, нежели в городе, на улице Овидор; все блюда тонкие, изысканные, превосходно приготовленные; вина дорогие, только самые лучшие.
Завтрак прошел чрезвычайно весело. Господин Виктор уплатил свой штраф с видимым удовольствием.
После кофе господин Моро показал нам все свои владения. Земля, принадлежащая его вилле, так велика, что иначе ее назвать нельзя — это целое поместье.
Простившись с господином Моро, мы отправились обедать к Бокажу.
Этот Бокаж, человек чрезвычайно богатый, так же, как и Моро, содержатель крупного ресторана. Кроме того, онсда-вал комнаты и квартирки людям, боящимся желтой лихорадки, преимущественно проезжим; эта страшная язва еще ни разу не появлялась в Тижуке.
Обед ничем не уступал завтраку по качеству блюд и вин, и все присутствующие были в прекрасном расположении духа, все были весело настроены; кроме того, эта прогулка на Тижуку — действительно нечто бесподобное, нечто такое, чему едва можно поверить, так это феерично и прекрасно. Это место прогулок заканчивается настоящим девственным лесом, которым здесь имели гениальную и вместе с тем практическую мысль воспользоваться в качестве образцового питомника различных древесных пород, и для этого не понадобилось ни больших затрат, ни большой хитрости; все деревья остались на своих местах, только на них навесили соответствующие этикетки.
Владельцы ресторанов Тижуки прекрасно кормят своих посетителей и ухаживают за ними на славу, но в момент, когда настал час расплаты за угощение и услуги, всем сделалось не по себе.
За завтрак и обед, не считая экипажей, нам пришлось уплатить семьсот франков!
Это прекрасно, но чересчур уж пересолено! Все мы были того же мнения.
Когда мы наконец решили возвратиться в Рио, было уже совсем темно.
Доктор Курти и господин Гумберт предпочли возвратиться верхом; им подвели полудиких степных коней, и они вскочили на них. Но похвастаться им не пришлось: оба они, и в особенности доктор Курти, спешивались несколько раз и притом гораздо быстрее, чем сами того желали бы.
Спуск с Тижуки, особенно в ночное время, когда вся дорога ярко освещена двойным рядом газовых фонарей, просто прелестен!
Наши экипажи подвезли нас к началу линии трамваев, в один из которых мы тотчас же переместились из колясок, желая, чтобы он как можно быстрее довез нас домой.
Мы прекрасно провели весь этот день, и в одиннадцать часов я вернулся к себе — правда, усталый, но очень довольный проведенным днем.
ГЛАВА XIV. Посещение больницы Милосердия
Шскоре я посетил больницу Милосердия. В Бразилии все больницы и госпитали носят это название. Эта больница Милосердия — главный госпиталь в Рио. Не знаю, существует ли еще где-либо в мире другой, подобный прекрасный госпиталь. Не говоря уже о его размерах и безупречной чистоте, этот госпиталь содержится так, что может считаться образцовым.
Госпиталь этот еще не окончен, и вряд ли его скоро окончат, потому что едва успеют выстроить и докончить один флигель, как начинают строить другой, и так продолжается все время.
Впрочем, в этом отношении бразильское правительство заслуживает только одобрение за свою просвещенную филантропию.
Госпиталь построен на берегу моря и потому прекрасно вентилирован, что чрезвычайно важно.
Чистота в нем чрезвычайная, доведенная, как мне кажется, до крайних пределов.
В этом здании находится около сорока коридоров длиной до двухсот метров. В тот момент, когда я посетил больницу, в ней находилось на излечении тысяча четыреста человек, но здесь могло бы поместиться вдвое большее число больных, и при этом госпиталь не был бы переполнен.
Я желал осмотреть все подробно, потому что это поистине грандиозное учреждение заслуживало полного внимания и, как мне кажется, было единственным в своем роде.
Я три раза обходил госпиталь Милосердия и тем не менее убежден, что многое еще осталось мне неизвестно.
Бельевое отделение, аптека, залы, общие и отдельные комнаты, часовня, домовая церковь, кухни, клиника, различные ванные, зала совета, словом, все, все решительно грандиозно и великолепно.
Лучшие врачи Рио считают за честь лечить в этом госпитале, где за больными ведется самые образцовый уход.
Единственная тень и в этом учреждении — это монахини-сиделки, которые позволяют себе тиранить не только больных своими верованиями и религиозными убеждениями, но и всех служащих, даже врачей, наставлениями и указаниями которых они часто позволяют себе пренебрегать, делая все по-своему, как бы назло.
Мне говорили о них люди, достойные всякого уважения, — выдающиеся врачи, крупные негоцианты, депутаты, словом, люди, которым нет интереса враждовать с этими женщинами, которые, по их словам, стараются вредить всякому доброму делу. Из-за этого они возбуждают всеобщую ненависть во всех классах бразильского общества.
Я должен признаться, что эти святые женщины принимали меня с вежливостью, в которой чувствовалось столько же меду, сколько и уксуса; вероятно, они угадали во мне вольнодумца, свободно мыслящего человека, и потому я убежден, что, будь это в их власти, они с радостью вышвырнули бы меня за дверь.
Расскажу об одной характерной черте этих милых женщин, которую мне случилось уловить.
В приемной, где уважаемая настоятельница принимает своих посетителей, висят две лубочные картинки, бьющие в глаза своей грубой мазней, своими нелепыми красками. Над ними значатся надписи такого рода: «Смерть грешника», а над другой — «Смерть праведника».
На первой из них несчастный грешник корчится, как будто его мучают колики. Из-под его кровати выглядывают черти со страшными рожами, а добрый ангел, в образе прекрасной дамы, закрыл лицо руками; по другую сторону изголовья злой демон нашептывает умирающему дурные советы, подмигивая в то же время сатане, который хохочет, держась за бока, при виде этой проклятой души, которую он сейчас подденет на свои длинные вилы.
Другая картина изображает праведника с глуповатой рожей. Быть может, художник умышленно изобразил его таким — впрочем, это не наше дело. Комната, понятно, переполнена монахами и монахинями, священниками и разными духовными лицами. Добрый ангел умирающего ликует, между тем как злой дух убегает, преследуемый пинками. Умирающий возвел очи к верхушке своего полога, а сквозь стену толпа праведников, сподобившихся вечного блаженства, неистово трубит в трубы в нетерпеливом ожидании этой праведной души, желая, вероятно, ускорить ее агонию своею музыкой.
Ну, не возмутительно ли это? Не сделали бы лучше эти монахини, если б удовольствовались просто облегчением страданий больных, порученных их уходу, без всех этих причитаний и поучений?!
Мне пришлось быть свидетелем очень странного празднества, в котором с одинаковым рвением принимают участие португальцы, бразильцы, чернокожие и метисы.
Это праздник Пресвятой Богородицы де-ла-Пеньа, или
Торжественное празднество это происходит в трех милях от Рио.
Нет надобности говорить, что во всех религиозных празднествах и торжествах денежный вопрос играет самую главную, самую важную роль для духовенства, и в особенности для монахов.
Во все время празднования и чествования святыни монахи прекрасно обделывают свои делишки: серебро и золото целыми потоками текут в их ларцы.
Лестница в триста семьдесят ступеней ведет вверх в гору к часовне, а немного выше расположены монастырь и церковь.
