Егор долго думал, брать ли Василия. Он замечал, что и Кате хотелось бы ехать. Но ведь надо их там сразу венчать… И с Натальей еще надо все уладить.
«Налетать прямо с хода, с лодки на тройки и в церковь по новой дороге?»
На прииске теперь все в порядке, и все будет хорошо, если кто-нибудь не выдаст. Конечно, пуля всегда может каждому прилететь. Но здесь сами все с ружьями и с характером.
Жаль было оставлять Василия. Но и дела без него нельзя оставить. Только пока Василий тут, Егор мог надеяться на Сашку и Тимоху. Они берегут его, и он помогает им. Егор чувствовал, что надо ехать домой.
«Сердце вещун!» – полагал он.
Приехал Никита.
– Да ты что? Куда это? – спросил Жеребцов.
– И я не железный! – отвечал Егор. – Домой поеду.
– Послушай, Егор Кондратьевич, – сказал Ломов, – мы же тебя выбрали, а ты уезжаешь.
– Да я что вам, нанялся? – рассердился Егор. – Вы на самом деле решили, что я городской голова или американский президент, нет, тут не республика…
– Егор, постой… Ну, дай, Никита, ему стихнуть! – сказал Силин.
– У меня же дом, пашня. Да и семья. К попу надо.
– Да мы же тебя выбирали…
– Я вам говорил, что не согласен. Я не казачий атаман!
– Просим! Не уходи! Порядка не будет… – сказал Никита.
– Будет и порядок. Остается Силин.
– Правильно, правильно! – сказал Камбала. – Поезжай домой. Долго на прииске никогда не живи.
– Что же, я своих детей подведу!
– А как на тот год? – спросил Ломов.
– Да я еще, может, в этом году вернусь.
– Кто участки будет распределять? Люди ушли, места бросили.
– Участки за ними. На тот год к петрову дню не придут – забирайте…
– Мне, по моему характеру, трудно союзников найти! – сказал Никита. – Но я еще, Егор, с тобой поборолся бы…
На рассвете Сашка с Силиным провожали Егора до Гаврюшкиного караула.
На посту и Гаврюшка сел в лодку.
– Почему такое беспокойство? – спрашивал Егор.
Но ему никто не отвечал.
– Слава богу, вывезли тебя! – сказал Гаврюшка, когда виден стал Утес.
– Мотай дальше один! – сказал Силин.
– Иди! – сказал Сашка. – За Васю, Таню и Катю не бойся. Они работают и лучше без тебя намоют. Вернемся вместе. А ты ходи. Твоя не надо здесь зря быть.
Опять потянулись острова и берега, недавно вышедшие из-под воды с длинными рядами трав, поваленных буйными волнами в прибыль и непогоду.
На Утесе Егор узнал, что парохода на подходе нет и еще долго не будет. Егор пошел на телеграфный станок. Телеграфист сказал, что раньше чем через месяц пароход не придет.
– Добирайся сам!
Долго плыл Кузнецов вверх по течению. Он шел протоками, стараясь сократить расстояние.
Попалось чье-то зимовье. Оно стояло на возвышенности среди дубового и липового леса. Давно Егор не видал липы и дуба. Приготовил на всякий случай ружье, зная, что может встретиться незнакомый, чужой человек.
Из зимовья выбежал человек и что-то кричал. Егор узнал сына Родиона Шишкина.
– Это наше охотничье зимовье, – рассказывал Митька, – нынче год холодный, все ветер и ветер. Я вас сразу узнал! Фигура ваша очень заметная. А как отец, моет?
– Моет.
– А я не могу… Не люблю этого дела.
Митька шел на зверя и не хотел возвращаться.
«Хорошие тут люди!» – подумал Егор. Он вытопил печь и нарубил дров, чтобы оставить их взамен сгоревших. Он уснул сладко и спокойно, как давно не спал.
Утром еще раз обошел зимовье, постоял под липами, посмотрел, вспомнил молодые годы, проведенные в бедности там, где хорошие липовые леса. А счастья там не было, и поэтому не жалко было старых мест и старой жизни. А липа была там красивая. И лыко было.
