– Сора из избы не выносить! – отвечал ему Егор. – Смотрите вы оба!
Воронежский Сапогов спросил однажды:
– Скажи, Егор Кондратьевич, сколько пудов золота у нас здесь в земле еще осталось?
Прииск нынче сыт, трудился и все глубже зарывался в землю. Болезни еще были. В жару многие запоносили.
– Ктой-то энтот Кузнецов? – услыхал однажды Егор во тьме бабий разговор. Толковали мещанки, приехавшие с мужьями из города. Они все в артели у Никиты.
– Знаменитый человек! – отвечал кто-то.
– Чтой-то мы не знаем… Чтой-то у вас китайцев много. За что им такой почет? Мы нигде не видели! Уж мы везде, везде бывали, мастер мой-то всюду нужен… Чтой-то мы не видали еще, чтобы так с китайцами обходились! В городах жили! Уж все видели!
– Из какова города? – спрашивали их.
– Что это?
– С какова города?
– Везде жили! Да вот уж такого порядка нигде не видали.
– Чем плохо?
– Да неграмотный мужик стоит в главей-то! – ответила другая баба.
– Егор Кондратьевич хороший.
– Хорошего-то не видали. Да разве так можно поставить дело?
– А что?
– Да хоть бы вот сосед. Уж вот знает дело. Куды видит! Тут, скажет, бить… Ан и золото тут.
Егор ушел впотьмах на берег и уехал к себе.
У избы сидел Силин, горел костер. Женщины тихо пели. Иногда слышно было, как подтягивал им под пологом Вася.
– Ведь я самородок кинул в речку, – жаловался Тимоха, – и найти не мог, потом пожалел. С ума сошел, стал золотом кидаться. Что со мной было такое?
– Вот и посиди с Татьяной и Катериной. Ты от женского общества отвык, – сказал Василий.
– Нет, ты скажи, Егор, ведь это так! Действительно я череп повесил в тайге, чтобы напугать…
… С часовщиком на этот раз приехала его жена. Она оказалась высокой, полной и красивой женщиной лет сорока.
Супруга явилась к Егору.
– Семьдесят дней! Двадцать дней туда и семьдесят обратно, – бойко говорила полная носатая женщина с большими черными бровями. – Я была в Петербурге! И вот вам теперь его товар! Вот его товар!
Новые часы лежали в гнездах ящичка на красном бархате.
– Это уже не ржавчина! – сказал Тимоха.
– Боже мой! Откуда вы взяли, что он в прошлом году торговал ржавыми часами? Откуда ты их взял? – гордо спросила она мужа. – Я удивляюсь! Что ему вошло в голову! Ты – глупый гуран! Он же настоящий гуран из Забайкалья!
– Семья наша осталась в Иркутске на руках бабушки. Младшенький был болен, когда я уезжала. Очень болел. Доктора были. Но поехала, видя, что с делом муж не справится один.
– Надо было сразу закупать хорошие часы. Нас все упрекают, что цепочки фальшивые… Но ведь это только второй год работы. А потом доставят нам партию швейцарских часов.
– Вы слышите ход? Так нравится? Я вам дарю эти часы… Ни боже мой… Я обратно не возьму, – сказал Мастер.
Егор насыпал на весы золота, а на другую чашку положил часы. Он чувствовал, что часы хороши, теперь ему во всем приходилось разбираться.
– Когда у меня будет оборотный капитал, будет еще не то, – сказал Мастер. – И, Егор Кондратьевич, я вам скажу… Вам и Александру Егоровичу – Камбале… Из Иркутска уже едет целая ватага. Они хотят скупить золото и переправить его в Петербург. Не пускайте их… Ну их к черту…
Мастер попросил участок. Теперь и он мыл золото. Похоже было, что он мыл и прежде. Но Мастер клялся, что хотя он бывал на реке Лене, но никогда не занимался прежде таким промыслом.
– Но моя жена – голова! Правда? – встречая Егора, говорил Мастер. – Теперь все хвалят часы!
Мастеру пришлось всю зиму возиться с ребятишками. Он сам стирал пеленки. А его жена ездила по коммерческим делам. Она уверенно начинала большое дело. Иногда мастер думал, что она тоже могла бы быть президентом. На прииске или в каком-нибудь обществе…
… Китаец открыл ресторан в шалаше и не пускал туда китайцев.
Японец опять привел две лодки с товаром.
– Красивые материалы! – показывал он цветастые шелка.
Шел дождь, и подковы сапог на косогоре обдирали слой игл, ноги соскальзывали по глине, желтизна пятнами оставалась между стволов. Егор видел лес из аянских елей. Стволы по пятнадцать – двадцать
