Дуня подошла к столу и выпила стакан водки.
– Зови девок, девчонок ли, пусть поют! – кричал Родион.
Все пили и кричали и никто не обращал внимания друг на друга. Появилась гармонь. Дуня пела и опять плясала с Иваном. Потом они сидели на лавке у двери. У лампы кричали и спорили мужики. На Ивана и Дуню не смотрели, их не видели или, может быть, видели, но ей это было все равно. Она обняла и поцеловала Ивана и стала долго целовать его и не позволяла повернуть ему голову.
– Уйдем со мной, – просил он. – Уйдем!
Она молчала.
– Уйдем на пароходе. Теперь уйдем…
– Я тебя люблю и всегда любила.
– Уйдем…
– Что же тогда? Брось богатство, дядя Иван, тогда уйду… Ты был наш и будь наш. Что же я опозорюсь, на богатство польщусь.
– Что тебе это богатство…
– Ты не со мной наживал.
– Брошу все!
– Нет… Нельзя лукавить. Ты врешь!
– Пойдем…
– Нет, ты меня погубишь…
Она встала и отошла к огню. Там хором грянули под гармонь печальную песню, словно хотели что-то забыть или похоронить или что-то прощали. Мать Арина запевала тут же, оказывается, сидела она на лавке. Дуня любила ее голос. Согласный и сильный хор забередил ее душу или звал куда-то… И казалось, тем сильней были эти желания, чем быть, лучше совсем не жить. Дуня вдруг поняла все, как прозрела. Она готова была все сорвать с себя и кинуться куда-то… И казалось, тем сильней были эти желания, чем грустней и протяжней песня.
Ивана увели к соседям. Он вскочил рано. Родион и Сильвестр повели его к Спирьке опохмеляться.
В избе было как-то странно пусто, тихо и чисто и пахло свежим хлебом, словно тут уж отработали целый день.
– А где же дочь? – спросил Иван.
– Утром ее уже не было, – ответил Спиридон.
– Она уехала к мужу на прииск, – сказала Арина, подавая блюдо с кислой капустой. – У нас Тамбовка опустела. Все на приисках с семьями, все моют, рыбу нынче не ловили. У нас скучно… А я золота мыть не иду, бог с ним!
– В лодке. Она поехала. Не боится. Пасмурно, а погода тихая. Она лучше меня погоду угадывает, как барометр, – сказал Спиридон.
Иван, глядя на Арину, подумал, какая красивая старуха, уж дочерей выдала и вырастила парней, а все легкая и за словом в карман не полезет. А у самого в сердце захлопнулась какая-то крышка, как на карманных часах.
«Я ушла бы открыто», – вспомнил он ее слова.
«Неужели вся эта красота будет со мной?» – «Я буду с тобой. Невенчана. От Ильи уйду, скажу ему сама в глаза». – «Лучше бы я сказал», – отвечал Иван. «Нет, он тебя убьет. Но я его могу убить… А без тебя не будет жизни мне. Кому погибать? Я тебя всегда боялась… Я знаю, что сделаю, и знаю, что закон преступлю… Теперь всех учат, что грех не так велик. Я грамотная, я думала сама и слыхала…»
А день был сумрачный, и, немного выпив, мужики вышли на улицу.
Дюка, который пил вчера с мужиками, прошел и крикнул, чтобы рыбы на пароход он отвез, самой свежей, утреннего улова. Он было отошел, но потом вернулся.
– Спирька, – сказал Иван, остановившись у изгороди, за которой ходили кони, – а у тебя поскотина уж сколько лет стоит все та же. И не меняешь жерди?
Он почувствовал, что пароход сейчас уйдет без него, что он останется здесь…
– Я все делаю как следует, – ответил Шишкин. – Новых изб не строю. Почему ты думаешь, что я не меняю стоек. Где надо, и жердь переменю. Вот новая жердина.
Иван налег рукой на поскотину. Толстая лиственная жердь не поддавалась… Спирька в самом деле ладил все основательно. А сколько ни был с ним знаком Иван, он никогда не видел Спиридона за работой. Всегда Лосиная Смерть представлялся каким-то бездельником.
– Я знаю про что ты… – вдруг сказал Спиридон. – Я же баран. Ты давно ладишься перескочить через эти жерди! За Илью тебе спасибо… А поскотина уже другая. Все сменилось, только на том же месте. Может, пойдем и выпьем? Утешения тебе не будет все равно. Ты, Ванча, – проклятый… Я тебя люблю… И кажется, не только я… Но за грех – грех!
Дюка стал звать Ивана к себе.
– Иди, посмотри, какой мой новый дом. Такого нет в Тамбовке. Парижаны! – подмигнул он. – Тебе, Ванча, надо бы гольдом родиться! Помнишь, как мы пели:
«На моих собаках лоча едет, ханина ранина!»
Иван помнил. Они вместе стреляли там, на Горгоне, с Дюкой приезжих.
