война, работы остановились, и, разумеется, бревна и ветви лежали тут в ожидании лучших дней.
По приказанию Паризьена вольные стрелки устроили из этого леса нечто вроде платформы у самого подножия дерева, предназначенного служить виселицей.
Исполнив это, Жейера поставили на платформу, прислонив спиной к дереву, на шею ему накинули петлю, два волонтера приподняли его, и Паризьен сунул ему под ноги толстую чурку, потом веревку прикрепили так, чтобы она не соскользнула.
— Вот и готово, — сказал Паризьен, потирая руки, — механика на славу, надеюсь.
Три вольных стрелка сошли с платформы, предоставив несчастного банкира его судьбе.
Вот каково было его положение: туловищем прислоненный к стволу дерева, он ногами опирался на чурку, и веревка с петлей, накинутой ему на шею, была натянута не настолько, чтобы сильно спирать дыхание, но при малейшем движении, которое он сделает, чурка неминуемо выкатится из-под его ног, он потеряет равновесие и будет повешен безвозвратно.
Паризьен великодушно предупредил его об этом.
— Ради Бога, убейте меня сейчас! — вскричал несчастный. — Не осуждайте меня на эту пытку.
— Души мы губить не хотим, — холодно возразил сержант, — вы большой грешник, пользуйтесь немногими минутами, которые вам остаются, молитесь и кайтесь пред Господом.
— Разве нескольких минут достаточно, чтоб вымолить прощение моих проступков? — вскричал осужденный в отчаянии.
— Это ваше дело и до меня не касается.
— Увы! Мои силы истощаются, пощадите во имя всего святого!
— Вы приговорены к казни, молитесь, если смеете.
— Сжальтесь, сжальтесь! — кричал повешенный, хрипя. — Убейте меня скорее!
— Нет.
— Я богат, на мне более миллиона золотом и банковыми билетами; возьмите все, я отдаю вам, только жизнь оставьте мне, жизнь, жизнь, самую жалкую жизнь, но только не эту ужасную смерть. Сжальтесь, я выбился из сил!
— Молитесь, ваше золото не спасет вас, нам оно не нужно. Раз мы простили вам, теперь вы осуждены безвозвратно, молитесь. Прощайте.
Сержант сделал знак, и вольные стрелки последовали за ним. Еще несколько минут мольбы, угрозы и богохульства презренного шпиона преследовали их.
Они ускорили шаги. Вдруг раздался ужасный, нечеловеческий крик, при всей их храбрости они вздрогнули, и кровь застыла в их жилах.
Правосудие свершилось — банкир отдал Богу душу, тело его было уже только бездыханным трупом.
Однако Мишель находился в большом затруднении: он не имел понятия, как перевязывают раны, и Лилия, бедная девушка, смыслила в этом не более него, она только умела плакать.
Баронесса лишилась чувств.
Напрасно Мишель ломал себе голову, придумывая средство оказать необходимое пособие доброй женщине, столько раз доказывавшей ему свою преданность; и теперь она лежала умирающая у его ног, жертва последней попытки спасти его с товарищами.
Лакей и кучер баронессы, старые и преданные слуги, прибежали при звуке выстрелов, но также не знали, что делать, и приходили в отчаяние.
В эту минуту появился Петрус.
Увидав его, Мишель вскричал от радости и бросился к нему навстречу.
До поступления в отряд вольных стрелков Петрус Вебер несколько лет изучал медицину, он занимался отлично и, когда вспыхнула война, ему оставалось только защитить свою диссертацию для получения степени доктора.
В немногих словах Мишель передал ему случившееся.
— Все это я знал, — ответил Петрус, — Паризьен сказал мне. В каком положении находится раненая?
— Она в обмороке.
— Тем лучше, при обмороке оборот крови медленнее и она легче запекается. Ведь я сначала поступил врачом в отряд альтенгеймских вольных стрелков. У меня в сумке все, что нужно, чтобы осмотреть рану и сделать перевязку. Не будем отчаиваться.
— Надеетесь вы спасти эту несчастную женщину, любезный Петрус?
— Я многим пожертвовал бы для этого, не скрою, что она внушает мне живейшее сочувствие.
— Пытаясь еще раз предостеречь нас от коварства врагов наших, она была ранена подлецом Жейером.
— Знаю, я видел Паризьена, он собирается повесить жида.
— И хорошо сделает.
— Я не осуждаю его, он же мне сказал, где отыскать вас.
— И вы думаете, что спасете эту бедную женщину?
— Сделаю все от меня зависящее, но ничего еще не могу сказать, когда не видал ее.
— И в самом деле, где же у меня голова, что я держу вас здесь! Пойдемте.
Они подошли к соломе, на которой лежала баронесса.
— Оставьте меня с раненой, — сказал Петрус, — эта молодая девушка поможет мне при перевязке, вас мне не нужно, не пускайте сюда никого.
— Не оставляйте меня долго в неизвестности, я в тоске. Как скоро вы осмотрите рану, скажите мне, опасная она, смертельная или ничтожная, я предпочитаю самую ужасную известность тому чувству, которое теперь сжимает мое сердце.
— Честное слово, любезный Мишель, я все скажу вам без утайки, когда сам буду знать. Идите же; со мною несколько товарищей, велите им сходить за водою, или, если нет воды, хоть снегу принести, снег даже лучше, мне он нужен для перевязки.
Мишель вышел из дупла, в то же мгновение предсмертный крик банкира мрачно огласил воздух. Молодой человек содрогнулся.
— Что это? — спросил он себя, оглядываясь вокруг. — Не новое ли несчастье? Сохрани нас Боже!
Подошедший с товарищами Паризьен тотчас объяснил ему настоящую причину.
Когда Паризьен кончил доклад, Мишель снял шляпу.
— Да простит ему Бог! — сказал он.
— Что сделать с трупом? — спросил Паризьен.
— Вырыть могилу и тотчас схоронить его.
— Человек этот перед смертью объявил нам, что при нем более миллиона золотом и банковыми билетами.
— Он даже предлагал нам эти богатства, если мы согласимся оставить ему жизнь, — прибавил Влюбчивый.
— Что вы сделали с деньгами?
— Не касались их, командир, без вашего приказания мы не хотели обыскивать его.
— Вы хорошо поступили, я пойду с вами до места казни, мы снимем тело и сделаем опись всему, что окажется на нем, потом тело надо схоронить. Двое из вас будут рыть могилу, пока мы составим опись. Вы, Влюбчивый, постарайтесь достать воды и принесите ее сюда, а вы, Шакал, останетесь здесь. Если сержант Петрус будет искать меня, тотчас бегите за мною.
— Слушаю, командир.
— Пойдемте, господа.
Мишель, предшествуемый Паризьеном, который служил проводником, удалился в сопровождении вольных стрелков.
Когда они достигли прогалины, где свершилась казнь, двое тотчас принялись рыть могилу в стороне, по указанию командира.
Должно быть, Жейер испустил дух в жестоких страданиях: черты его были страшно искажены, судорожно сжатые руки закинуты на голову и, вероятно, в минуту агонии схватились за веревку; круглая палка, которую сержант сунул ему под ноги и которая, выкатившись из-под них, причинила мгновенную
