любезный господин Штаадт?
— Не очень, высокородный полковник, милях в двенадцати, не более.
— И вы расстояние это проехали в три часа? Дер тейфель! Это скоро, любезный господин Штаадт, позвольте выразить вам мое удивление.
— О! Я не торопился, — возразил Варнава Штаадт с оттенком хвастовства, — мой рысак легко пробежит пять с половиною миль в час, когда нужно.
— Так это настоящий Буцефал, Баярд, Золотая Уздечка, словом — восьмое чудо, — воскликнул полковник смеясь. — А что же привело вас сюда среди ночи?
— Не одна, но несколько причин очень важных, высокородный полковник; я был уверен, что встречу здесь господина Поблеско, или, вернее, барона фон Штанбоу, и потому, не колеблясь, взял моего Жозюэ…
— Кто такой этот Жозюэ?
— Лошадь моя так называется.
— А, очень хорошо, продолжайте.
— И я приехал, имея крайнюю надобность видеть барона.
— Садитесь же, любезный господин Штаадт.
— С удовольствием, полковник, продолжительный переезд верхом меня утомил.
— Это понятно, с непривычки. Кстати, вы знаете, что случилось с бароном?
— Да, мне сейчас сообщили кой-какие сведения об этом, по-видимому, его убили.
— Почти — он лежит там, в углу полумертвый.
— Позвольте мне осмотреть его, господин полковник. Я отчасти доктор, как вам известно; может быть, он не так опасно ранен, как кажется.
— Сколько угодно, любезный господин Штаадт, что меня касается, то я буду в восторге, если он останется жив, только я сильно в этом сомневаюсь, рана, говорят, страшная, но я не видал ее.
— Сейчас я вам дам в ней отчет.
Варнава Штаадт направился к раненому; солдат нес за ним фонарь и светил. Став на колени возле Поблеско, пиэтист расстегнул его одежду, осмотрел рану, ослушал грудь и, наконец, исполнил то, что принято делать в подобном случае; осмотр длился долго и произведен был добросовестно; потом Варнава сделал снова перевязку, встал и вернулся к полковнику, возле которого сел.
— Ну что, — спросил его тот, — кончили осмотр? К какому заключению вы пришли?
— К удовлетворительному, высокородный полковник, к очень удовлетворительному.
— В самом деле, любезный господин Штаадт?
— Могу вас уверить, что друг наш не только поправится, но еще будет на ногах недели через две.
— Вот чудо-то!
— Напротив, это совершенно естественно, господин полковник; во-первых, барон вовсе не был умерщвлен.
— Вы думаете?
— Уверен, он проколот насквозь ударом шпаги, это означает борьбу, бой, поединок, что бы ни было, но уж никак не убийство, направление раны доказывает это, и она широка, чего не может быть при ударе кинжалом.
— Пожалуй, вы и правы, — ответил полковник и задумался.
— Я определенно прав, удар нанесли с такою силою, что эфес шпаги уткнулся в грудь и оставил синяки, от удара этого раненый упал навзничь как громом пораженный.
— Так он действительно проколот насквозь?
— Конечно, но складки плаща барона, вероятно, ввели противника в заблуждение, рана нанесена сбоку и не коснулась ни одной жизненной части тела, страшная потеря крови и удар эфеса в грудь одни причинили оцепенение, в котором он находится, но оно не возбуждает ни малейшего опасения.
— Я искренне этому рад, барон фон Штанбоу человек ума недюжинного.
— Прибавьте, полковник, что он вполне предан своему отечеству, которому оказал в это время неоценимые услуги.
— Кому это знать лучше меня! Он открыл нам путь в Эльзас и выдал все его средства обороны, словом, потеря его в настоящую минуту была бы невосполнима.
— Все, что вы изволите говорить, строжайшей точности, полковник, потому и надо торопиться подать ему помощь, которой он здесь лишен.
— Располагайте мною, если я могу сделать что-нибудь.
— Многого я не потребую, только попрошу у вас фургон и несколько человек конвоя, чтобы отвезти его ко мне, где за ним будет надлежащий уход, братья мои и я, мы достаточно знаем медицину, чтобы вылечить его. Разумнее будет не разглашать этого события, по возможности скрыть его, полагаю лишним объяснять, как эльзасцы нас ненавидят.
— К несчастью, это факт неопровержимый, эти черти французы околдовали их, не хотят с ними расставаться, да и баста!
— Терпение, — сказал пиэтист со странным выражением, — положение вещей скоро изменится, ручаюсь вам.
— Да услышит вас небо, любезный господин Штаадт, жизнь наша здесь теперь просто каторга.
— Положитесь на мое слово, я имею верные сведения, высокородный полковник, но прошу подумать о фургоне, нашему раненому нужна помощь.
— Это правда, я и забыл, простите, я сам пойду распорядиться, прошу у вас пять минут всего.
Полковник вышел из трактира, и за ним затворилась дверь.
ГЛАВА V
Площадка Конопляник
Большая зала в доме трактирщика представляла зрелище самое живописное и странное.
Смоляные факелы, воткнутые в стены, освещали комнату белесоватым светом, придавая какой-то особенный отпечаток лицам солдат и офицеров; клубы рыжеватого дыма поднимались к потолку; несколько солдат спали, растянувшись на соломе, другие бодрствовали, ожидая приказаний.
Старик, связанный по рукам и ногам, лежал на скамье, Поблеско, прислоненный верхней частью тела к стене, почти не был виден в полумраке, тело Бидермана, шпиона, убитого трактирщиком, лежало на полу в луже крови, а Варнава Штаадт сидел на стуле, погруженный в размышления.
Из внутренних комнат и даже с чердаков доносился постоянный шум; это солдаты грабили и немилосердно опустошали бедное жилище несчастного трактирщика.
Полковник оставался в отсутствии гораздо дольше, чем предполагал; прошло добрых полчаса, когда он вернулся с озабоченным видом, сердито осмотрелся вокруг и сел, не говоря ни слова, возле Варнавы Штаадта.
Тот с минуту наблюдал за ним, потом, видя, что полковник молчит, он решил заговорить сам.
— Ну что, полковник, — спросил он, — были вы так добры и велели приготовить мне фургон, о котором я вас просил?
— Все готово, вы можете уехать когда вам угодно, — ответил полковник чрезвычайно сердито.
— Как странно вы это сказали, будто рассержены, уж не я ли причинил вам неприятность?
— О, нет, любезный господин Штаадт, вы ни при чем, — ответил полковник, все такой же нахмуренный.
— Так я немедля воспользуюсь позволением вашим, только, признаться, мне не хотелось бы оставлять вас таким образом.
— Почему же?
— Потому что хотел бы знать, полковник, прежде чем уеду, что вас так расстроило.
— Да вам-то, какое дело?
— И все же скажите мне, что случилось, и я, быть может, в состоянии буду дать вам хороший совет.
— Вот вся история в двух словах. Судя по всему, я подозреваю, что человек, смело пробравшийся к нам и ранивший так опасно Поблеско, скрывается со своими сообщниками в деревне невдалеке отсюда.
— И что ж, господин полковник?
