— Вы уверены, что транспорт будет здесь не ранее четырех часов?
— Уверен, ему невозможно быть ранее.
— И конвой в тысячу пятьсот человек?
— Самое большее. Пруссаки считают себя в безопасности, говорю вам, к тому же к ним должны присоединиться мелкие отряды, разбросанные повсюду, которые примкнут к ним мало-помалу.
— Есть ли орудия у конвоя?
— Не знаю; дороги в горах плохи.
— Хорошо, вам нечего более сообщить?
— Надо же объяснить вам, где спрятаны фургоны.
— Вас сведут туда. Ребята, свяжите-ка крепко этого человека и не теряйте его из виду, вы мне ответите за него головою. Ступайте!
— Я полагаюсь на ваше слово, командир.
— А я на ваше. Как вы поступите, так и я, горе вам, если вы вздумали выставить нам западню!
— На этот счет я спокоен, скоро вы убедитесь на деле, что я не солгал.
— Тем лучше для вас, потому что я был бы неумолим.
По знаку Мишеля вольные стрелки увели пленника.
По выходе трактирщика водворилось глубокое молчание; каждый из пяти присутствующих размышлял. Важное значение имело сведение, доставленное шпионом, если оно было справедливо, а все говорило в пользу того, что он не солгал.
— Ну что? — спросил, наконец, Петрус. — Вы, как военный, что думаете об этом, капитан?
— Думаю то же, что, вероятно, и все вы.
— Надо напасть на транспорт врасплох, — решительно объявил Оборотень.
— Именно так, — заключил Мишель.
— Браво! — воскликнули все остальные в один голос.
— Мало времени остается, — робко заметил Люсьен.
— Ба! У нас целых четыре часа впереди, этого с избытком достаточно для надлежащих мер.
— Не четыре, а пять, — возразил Мишель. — Еще только одиннадцать; я настолько не доверял нашему хозяину, что остерегся сказать ему, который час на самом деле. Так как мы все одного мнения, то ступай ты, Люсьен, с запиской от меня к Людвигу, торопись, как только можешь, через два часа ты должен быть в лагере.
— Буду раньше, брат, даю тебе слово.
— Хорошо. Подожди минуту.
Мишель вырвал из записной книжки листок, быстро написал на нем несколько строк и подал его брату.
— Ты сообщишь Людвигу на словах все сведения, какие он потребует. А главное, скажи ему, чтоб он, не теряя ни минуты, в точности исполнил распоряжения, на которые я ему указываю. Прощай, братец, иди сейчас, желаю тебе успеха.
Братья обнялись, и Люсьен вышел.
Спустя пять минут молодой человек, ноги которого снабжены были стальными мускулами, мчался по горной тропинке с быстротою испуганного оленя.
Мишель опять принялся писать, когда он кончил, то встал и обратился к Оборотню.
— Позовите Влюбчивого, — сказал он. Влюбчивый вошел почти немедленно, он заменил свое старое ружье новым шаспо, и на поясе у него висели два туго набитых патронташа.
— Ступай-ка сюда за приказом, — обратился к нему Мишель.
— Слушаю, командир, — ответил тот, сделал шаг вперед и вытянулся в струнку.
— Я с удовольствием вижу, что ты хорошо вооружен.
— Да, теперь позабавиться можно, — сказал контрабандист.
— Возьми это письмо, — продолжал Мишель, подавая ему записку, — менее чем в час времени оно должно быть доставлено в руки…
Имя он сказал шепотом. Контрабандист наклонил голову.
— Будет исполнено, — сказал он.
— Если б тебя захватили врасплох, ты в плен не отдашься.
— Не заботьтесь, командир, не так хитры остроконечные каски, чтоб словить меня.
— Хорошо, полагаюсь на тебя.
— Будьте покойны, командир, письмо все равно как будто уже доставлено по назначению.
— Ты скажешь, кому знаешь, что я рассчитываю на него.
— Слушаю, командир. Остаться мне там с остальными?
— Нет, вернись как можно скорее, ты мне нужен здесь.
— Благодарю, командир, так вы скоро опять увидите меня. Больше ничего?
— Ничего, можешь идти.
— До свидания, командир.
И, повернувшись на каблуках, он прибавил:
— Марш, кавалерия! Навострим лыжи и не ударим в грязь лицом!
Он удалился беглым шагом.
— Друг Петрус, — продолжал Мишель, — пожалуйста, отправьтесь к шпиону, чтоб он указал вам, где спрятаны фургоны, удостоверьтесь, что в них заключается, и дайте мне отчет. Ты, Паризьен, займись экипировкой и вооружением людей. Особенно, господа, прошу вас наблюдать за волонтерами, чтобы они не напивались.
— Решено, командир, я отвечаю за своих, — ответил Петрус, — это все люди трезвые и порядочные.
— Наши ведь старые солдаты. Когда я шепну им на ухо, что, вероятно, сегодня же мы зададим пруссакам трепку, они будут скромны, как девушки.
— Значит, все в наилучшем виде, идите, господа. — Петрус и Паризьен вышли.
Мишель остался с глазу на глаз с Оборотнем.
— Знаете вы этот край? — спросил Мишель.
— Вдоль и поперек, нет дерева, нет куста, которого бы точное положение мне не было известно.
— По какой дороге поедут пруссаки, по вашему мнению?
— Для транспорта только одна доступна, и та очень дурна.
— Тем лучше, — с улыбкой сказал Мишель.
— Для нас в особенности, командир.
— А где дорога?
— Трактирщик сказал верно: на ружейный выстрел отсюда; она взвивается по склону горы, идет довольно отлогой покатостью в долину, называемую Адский Дол, пролегает через нее во всю длину: то по берегу довольно широкой реки, то через нее, посредством мостов из срубленных деревьев, так как речка делает бесчисленные повороты; но чтобы вполне понять, как важна эта позиция, надо видеть ее собственными глазами и тщательно изучить местность.
— Мы это немедленно и сделаем, но еще одно слово, приятель: широка ли дорога в горах?
— Совершенно одинаковой ширины с дорогою в долине; если немного сжаться, так пяти всадникам легко ехать рядом.
— Стало быть, фургон…
— Проедет без затруднений, если хорошо править, но два ни под каким видом.
— Спасибо, любезный друг, эти сведения драгоценны. Теперь, если хотите, мы пойдем взглянуть на это поближе и сориентироваться.
— К вашим услугам, командир.
— В путь, дружище, нельзя терять времени.
Они встали, вышли из залы и вскоре были вне деревни, где вольные стрелки усердно составляли список того, что заключалось в фургонах, и, к большой своей радости, меняли свои ружья с пистонами на превосходные шаспо.
ГЛАВА IX
