— Нет, не нужно.
— Вы находите возможным взяться за поиски, которые, не скрою, очень важны для меня?
— Не только они возможны, но и трудности не представляют.
— Однако, — возразила графиня с видом сомнения, — подумайте, что надо войти в Страсбург, и не довольно того, еще пробраться в мой дом, где, по доставленным мне сведениям, поместился прусский офицер.
— Все знаю, сударыня. Так вы очень дорожите успехом этой попытки и считаете ее опасной?
— Мало сказать опасной, почти неисполнимой, а я охотно дала бы сто тысяч франков, чтоб иметь в руках драгоценные бумаги, которые в поспешности внезапного» отъезда вынуждена была оставить в доме. Вот как я высоко ценю их.
Оборотень тонко улыбался.
— Какое счастье, сударыня, что вы посулили такой значительный куш одному мне!
— Почему же, друг мой?
— Потому что деньги ваши подвергались бы большой опасности, будь кто-нибудь другой на моем месте.
— Я готова сдержать свое слово.
— Не сомневаюсь в этом, но лучше сберегите ваши деньги, поверьте, они скоро понадобятся вам самой.
— Но бумаги эти мне добыть надо, во что бы ни стало.
— Вы их получите.
— Положим, но когда?
— Разве вам скоро надо?
— Конечно, — подтвердила графиня, пристально взглянув ему в глаза, — их могут открыть с минуты на минуту.
— Успокойтесь же, сударыня, — ответил Оборотень улыбаясь, — если бумаги эти вам так дороги и вы так сильно желаете иметь их в руках, то вот они; по крайней мере, я полагаю, что они находятся в этом ящичке.
Он достал из-за пазухи ящичек, так смело взятый им в Страсбурге, в доме графини де Вальреаль, и подал его молодой женщине.
Она ухватилась за него с движением радости и невольным восклицанием восторга.
— О! Друг мой, — вскричала она с чувством, — как мне отплатить вам!
— Ни слова о награде, сударыня, — перебил он почти грубо, силясь скрыть, что тронут, — человеку не платят за исполнение долга; говорят ему спасибо и делу конец.
— Справьтесь-ка с ним, — засмеялся Отто, — ему цены нет, честное слово.
— Как вы успели исполнить мое поручение?
— О! Это было не трудно. Командир Мишель поручил мне отвезти Поблеско в Страсбург, я воспользовался случаем и два дела сделал разом. Ничего проще быть не может.
— Как видите, графиня, у Оборотня все чрезвычайно просто, — заметил Отто смеясь, — а порасспросите кого-нибудь из его товарищей, и вы услышите рассказ о подвиге неслыханной отваги. Что его касается, то напрасно настаивать, он вам не скажет ничего более, в полном убеждении, что все им сделанное очень естественно и не стоит быть передано.
— Да, да, знаю, — ответила графиня в задумчивости, — но я знаю также, чем обязана этому необыкновенному человеку. Кажется, я нашла средство сквитаться с ним, насколько это возможно после услуги, которую он мне оказал. А письмо? — прибавила она нерешительно.
— Письмо передано в верные руки и теперь уже должно быть доставлено по назначению.
— Благодарю, по поводу этого-то письма я и желаю переговорить с вами серьезно.
— Я весь к вашим услугам, графиня, — ответил молодой человек, — что бы вы ни приказали, я исполню немедленно, клянусь честью.
— Принимаю ваше обещание, — сказала, улыбаясь, графиня.
Наступило непродолжительное молчание.
Полагая, что на него не обращают внимания, Оборотень почтительно поклонился и сделал несколько шагов к двери, так как присутствие его было необходимо в другом месте.
Вдруг графиня быстро подошла к нему и, положив свою беленькую руку на загорелую руку контрабандиста, сказала ему, очаровательно улыбнувшись:
— Постойте, Жак Остер, мне еще надо сказать вам несколько слов.
Контрабандист остановился.
— Вы человек не такой, чтобы вам можно было предлагать деньги, — продолжала она, — я знаю это, однако непременно хочу отблагодарить вас за оказанную мне услугу.
— К чему это? — возразил он, пожав плечами с видом нахмуренным. — Вы мне ничем не обязаны.
— Я с вами не согласна, и вот средство, которое мне пришло на ум. Я посмотрю, как вы мне откажете, — заключила она ласково.
Оборотень взглянул на нее с изумлением.
— Да, — продолжала она, смеясь, — вы должны будете примириться с этим. Вам я ничем не обязана, это решено; но у вас есть сын, единственное существо, быть может, которое дорого вам и связывает вас с жизнью.
— Так что же? — пробормотал контрабандист с беспокойством.
— Вот я вам что скажу, любезный Жак Остер: с этого дня ваш сын будет вместе с моим сыном, я беру его на свое попечение. Он будет воспитываться с моим Генрихом и получит такое же образование, я сделаю из него человека. Когда же он кончит образование, пусть выбирает карьеру, которая ему придется по душе, и я облегчу ему путь к желаемой цели. Разумеется, я и не подумаю разлучать вас с сыном; вы останетесь при нем, и будете видеть его, сколько хотите. У меня громадные леса, в которых вы можете жить по вашему вкусу. Принимаете вы мое предложение?
Две слезы тихо катились по загорелым щекам контрабандиста.
— Вы сделаете это для моего мальчугана, сударыня? — произнес он дрожащим голосом. — Вы не обманываете меня?
— Зачем же мне вас обманывать, мой бедный друг? — возразила она с сердечной добротой. — Я даю вам слово, вот моя рука.
Он осторожно пожал эту крошечную ручку, которая совсем исчезла в его жесткой, большой ладони, потом бережно поднес ее к своим губам и голосом глухим и хриплым от глубины чувства сказал:
— Верю вам, вы добры, принимаю за моего мальчугана, и теперь я ваш навек душой и телом, жизнь моя принадлежит вам, располагайте ею.
— Я знаю, что могу положиться на вас, Жак Остер, — кротко продолжала графиня, — когда настанет время, я вас призову.
— Буду готов явиться.
И, поклонившись еще раз графине, которая задумчиво смотрела ему вслед, он направился к потайной двери. В то самое мгновение, когда он проходил возле Мишеля, тот вдруг обернулся и поймал его за ворот.
— Куда ты, беглец? — весело вскричал молодой человек. — Ты нужен здесь, останься с нами.
Графиня де Вальреаль уже продолжала прерванный разговор с Отто фон Валькфельдом.
Хотя они говорили очень тихо, однако ушли в дальний угол комнаты, чтобы свободнее вести беседу.
— Пустите меня, командир, — возразил Оборотень Мишелю, — мне непременно надо уйти.
— Дело возможное, но ты и здесь нам нужен.
— Мне необходимо отлучиться по важному делу, дайте мне четверть часа срока.
— Гм! И ты вернешься в четверть часа?
— Даю вам слово, командир.
— В чем же дело?
— Скоро узнаете, но теперь прошу вас отпустить меня.
— Иди же, когда непременно хочешь этого, но не задерживайся.
