— По крайней мере, а может быть и больше.
— Вот чего я совсем не пойму.
— Потому что вы не сообразили хорошенько. С нами громадный обоз, множество женщин, детей и стариков, к тому же мы должны продвигаться вперед с величайшей осторожностью, постоянно наблюдать за каждым движением неприятеля и быть наготове сразиться с ним. При таких условиях нам невозможно делать более трех, четырех миль в день, однако мы приходим на бивак измученные и едва имеем довольно сил, чтоб готовить ужин и принять к ночи необходимые меры безопасности.
— Простите, я не военный и никогда не был им; что вы мне сообщаете, для меня новость, потому я и впал в заблуждение.
— Если, вместо того чтоб ехать вперед один, вы предпочитаете подвергаться с нами опасностям, которые грозят нам ежеминутно, мы с удовольствием примем вас и постараемся, чтобы вам было по возможности приятно с нами, только взвесьте то, что путешествие ваше продлится недели две, быть может.
— Положим, — сказал он задумчиво, — но если я теряю относительно быстроты, то выигрываю относительно безопасности; итак, вся выгода на стороне этого решения. Главное для меня не столько быстро достигнуть цели, сколько добраться до нее без риска. Благодаря вам, правда, я избавлен от страха, что на меня нападут сзади, но кто поручится, что, не зная дорог, я прямо не наткнусь, ничего не подозревая, на какой-нибудь прусский отряд фуражиров?
— Такая случайность возможна, я должен сознаться, но вы один судья в вопросе, касающемся лично вас, взвесьте все доводы за и против и решите, что для вас лучше.
— Признаться, — ответил Дессау с веселою улыбкой, — когда мы пришли к соглашению, ведь мы теперь понимаем друг друга, не правда ли?
— Вполне, милостивый государь.
— Я не вижу, зачем долее колебаться принять любезное предложение, которое удобно мне во всех отношениях. Под защитою ваших штыков я ничего не боюсь, а долго ли, коротко ли будет мое путешествие, для меня все равно, как скоро я застрахован от несчастной случайности. Итак, решено, я остаюсь, позвольте поблагодарить вас.
— Однако мы не ручаемся, — с улыбкой возразил Мишель, — чтобы путешествие ваше совершилось без неприятных случайностей. Мы можем обещать только, что вы разделите нашу участь и воспользуетесь одинаковыми средствами к спасению.
— Так я и понимаю это, будущее никому неизвестно, — сказал Дессау со свойственной ему двусмысленной улыбкой.
— Надеюсь, что во все время нашего путешествия вы сделаете нам честь обедать с нами.
— С удовольствием, — добродушно ответил Дессау, — но с непременным условием, предупреждаю вас.
— Что это за условие?
— Позвольте мне поступать, как это водится в некоторых провинциальных городах.
— Как же?
— Я оставляю за собою право принести свое кушанье к общему столу. В тележке у меня кой-какие съестные припасы и напитки, которыми вовсе пренебрегать не следует, а между тем они пропадут задаром, если вы не примете моего условия.
— За этим дело не станет, — согласился Мишель смеясь, — мы принимаем его тем с большим удовольствием, что наши припасы крайне скромного свойства.
После этих слов пожали друг другу руки и разошлись. Дессау сел в свою тележку, а начальники продолжали осмотр.
Повозок оставили всего двенадцать, а число лошадей в каждой было удвоено; таким образом, партизанский отряд мог действовать свободнее и был избавлен от лишнего наблюдения, часто очень стеснительного.
— Ну, — спросил Отто у Мишеля, когда они вернулись на свою квартиру по окончании осмотра, — переменили вы теперь мнение об этом достойном банкире-еврее?
— Вы требуете откровенного ответа?
— Еще бы!
— Так я скажу вам, любезный Отто, что не только не переменил своего мнения в его пользу, но еще сильнее подозреваю его.
— Это уж чересчур, мой друг, вы сознаетесь в этом сами!
— А между тем это факт.
— Если так, отчего же вы вдруг круто переменили обращение с ним?
— Потому что этот черт, признаться, искусник первой руки, так ловко вел дело со своей медоточивой кротостью и евангельским смирением, что мгновенно завладел в ваших глазах выгодной ролью, предоставляя мне разыгрывать гнусную, почти смешную.
— В ваших словах есть доля правды.
— И вы заметили это, очень рад и принимаю к сведению.
— К сведению, зачем?
— Затем, как выразился Дессау, что будущее никому не известно и в данную минуту, быть может, не очень отдаленную, мне приятно будет доказать вам, что в деле этом я один был прав, а вы все ошибались.
— Да если вы правы, друг мой, зачем же…
— Зачем я не настоял на своем, хотите вы сказать? — перебил Мишель с некоторым раздражением.
— Разумеется.
— Потому что, как ни сильно мое убеждение, за совершенным отсутствием фактических доказательств мне нельзя было заставить вас разделять его, оставшись же один при моем мнении, я точно будто настаивал из упорства, и положение мое становилось смешным, вы сами сознались в этом с минуту назад. Итак, мне надо было отступить и свалить с себя всю гнусность, которою хотели заклеймить меня. Понимаете теперь?
— Как нельзя лучше.
— Но я не считаю себя побежденным, будьте покойны, и дремать не стану; как ни хитер этот человек, даю вам слово разоблачить его в самый короткий срок.
— Желаю этого, но если ваши предположения справедливы, вы имеете дело с молодцом, который мастер по части обмана и не легко даст уловить себя.
— Это мы увидим. Я пойду отдохнуть минутку. До вечера.
— До вечера.
Они разошлись по домам, которые заняли. Мишель вовсе не хотел отдыхать, но только сказал это приятелю, чтоб иметь предлог остаться одному. Он задумал план, к исполнению которого намеревался приступить немедленно.
Входя к себе, Мишель не мог удержаться от движения радости, когда увидел на стуле у очага Оборотня, усердно греющего ноги около яркого огня.
— Вас именно я и хотел искать, друг Оборотень! — вскричал он, поставил стул по другую сторону камелька и сел.
— Я подозревал, что понадоблюсь вам, господин Мишель, потому и здесь, — ответил контрабандист.
— Что подало вам эту мысль?
— Ничего особенного, мне так вдруг пришла на ум фантазия, сам не знаю почему.
— Ага! Нет ли чего нового? — спросил командир, закуривая сигару.
— Ровно ничего, полное затишье по всей линии.
— Не слышно ли чего подозрительного в окрестностях?
— И того нет, хотя мы производили разведку на расстоянии двух миль и более, почти до самого Кольмара.
— Знаете вы Кольмар?
