Дон Мигель слушал, размышлял и составил себе план предстоящих ему действий с той быстротой соображения и расчета, какую мы знаем у него.
— Итак, рассказ о лунатизме немножко встревожил его? — спросил он у дона Кандидо.
— Страшно, сначала он был поражен, глядел нерешительно, растерянно, затем рассердился и…
— И смотрел попеременно на дона Фелипе и на вас?
— У него тогда был вид помешанного!
— Он боялся! Он зол и невежествен и, следовательно, легко поддается суеверию! — пробормотал про себя дон Мигель.
Что ты говоришь сквозь зубы, Мигель?
— Ничего, я — лунатик!
— Не правда ли, это ужасная вещь?
— Донья Марселина сказала вам, что падре Гаэте обедал у нее?
— Да!
— В котором часу?
— В три с половиной или в четыре часа!
— Теперь пять с четвертью! — сказал Мигель, смотря на свои часы.
— Он обедал вместе с племянницами доньи Марселины.
— Следовательно, он много пил! — проговорил про себя Мигель.
— Что ты говоришь? Ты что-то хочешь делать?
— Выйти из дому и поспешить! — отвечал Мигель, проходя в свою комнату, где он взял свои плащ и пистолеты.
Возвратившись в гостиную, он обратился к дону Кандидо:
— Идем, сеньор!
— Куда это?
— Туда, где мы можем освободиться от преследования кура Гаэте. Теперь не такое время, чтобы жить с врагами за спиной!
Но куда мы пойдем? Не на новую ли опасность?
— Идем, сеньор, идем! Сегодня ночью или завтра вы рискуете иметь дело с падре Гаэте или тремя- четырьмя его друзьями…
— Мигель!
— Тонильо, запри! Если кто-нибудь придет, я не принимаю, я занят!
Дав такое приказание своему верному слуге, дон Мигель закутался в свой плащ и в сопровождении дона Кандидо пошел по улице Победы, повернул к Барракаеу, затем на запад и, сделав еще несколько шагов, достиг площади Ресиденсии в тот момент, когда солнце уже садилось.
— Мигель, — сказал дон Кандидо меланхолическим тоном и дрожащим голосом, — мы приближаемся к улице Кочабамба.
— Конечно!
— Но если нас увидят в доме этой страшной женщины, которая, говорят, приносит трагедии…
— Тем лучше!
— Что это значит?
— То, что мы идем к ней!
— Я?
— Вы и я!
— Нет, нет! История не скажет, что там погиб дон Кандидо! — проговорил почтенный профессор, ударяя своей палкой по мостовой.
С этими словами он, сделав полуоборот направо, хотел уйти обратно той же дорогой, которой пришел.
Дон Мигель слегка распахнул свой плащ и с силой схватил дона Кандидо за руку.
— Если вы уйдете, — произнес он, — то падре Гаэте в эту же ночь пойдет по вашим следам, если вы ускользнете от Гаэте, то завтра будете посланы в Сантос-Луарес, но если вы последуете за мной и будете только подражать тому, что я буду говорить или делать, то вы будете спасены!
— Ты дьявол, Мигель! — вскричал дон Кандидо, серьезно испуганный.
— Это возможно, идем!
— Я?
— Идем! — повторил Мигель тоном, не допускавшим возражений.
Опустив голову, дон Кандидо последовал за молодым человеком.
Через несколько минут они подошли к дверям дома доньи Марселины на улице Кочабамба.
Одна из половинок двери была открыта, на дворе не было никого, улица была совсем пустынна.
Молодой человек запер дверь, оставаясь вместе со своим спутником на улице, затем тихонько ударил молотком. Никто не являлся. Он ударил немного сильнее. Шуршанье шелка известило его наконец о приближении хозяйки дома.
Дверь полуоткрылась, — и донья Марселина, полуодетая, с растрепанной прической, выглянула чтобы узнать, кто стучал в двери ее рая. Драматическое вдохновение постоянно владело умом этой дочери классической литературы и удивление при виде своих гостей не помешало ей спросить их следующим стихом из «Архии»:
— Падре Гаэте проснулся?
— В таком случае вперед, — сказал дон Мигель, отстраняя донью Марселину и увлекая с собой дона Кандидо как раз в тот момент, когда у последнего в голове пробежала уже мысль о бегстве.
— Что вы делаете, безумец? — вскричала донья Марселина.
— Я запираю дверь. — И он действительно захлопнул дверную задвижку.
В эту минуту лицо дона Мигеля имело выражение страшной решимости. Донья Марселина была поражена. Дон Кандидо думал, что пришел его последний час; его поддерживала только христианская покорность судьбе.
— Кто из ваших племянниц сейчас находится у вас?
— Только Хертрудис, Андреа а другие только что вышли!
— Где Хертрудис?
— Она причесывается на кухне, так как падре спит в комнате, а я лежала в гостиной на диване.
— Хорошо! Вы умная женщина, донья Марселина, и одним только усилием своего воображения схватите всю сцену, которая будет разыграна перед вашими глазами или скорее ушами, так как из гостиной вы услышите все.
— Крови не будет?
— Нет! Затем вы выскажете мне свое мнение как ученая особа. Когда я буду уходить, то мне надо будет поговорить в передней с Хертрудис.
— Хорошо!
— Я принес кое-что для нее и для вас!
— Куда же вы хотите войти теперь?
— Мне надо видеть Гаэте.
— Гаэте?
Дон Мигель взял дона Кандидо за руку и вошел во внутренние комнаты, тогда как донья Марселина пошла на кухню к Хертрудис. В гостиной было почти темно, но при слабом свете сумерек молодой человек мог разглядеть то, что он искал. Это была большая бумажная простыня громадной постели, на которой отдыхала минуту перед тем донья Марселина.
Мигель, взяв за один конец простыни, подал другой дону Кандидо, сделав ему знак крутить ее влево, а сам стал крутить вправо.
