— Ничего, ничего! Но предположи, что они спутают меня с другим и…
— Ба-а! Оставим это, дорогой учитель, вы сказали, что пришли ко мне прямо от Араны, не так ли?
— Да, да, Мигель.
— Ну, тогда у вас была причина прийти сюда.
— Да.
— Какая же она, друг мой?
— Я не знаю, не хочу этого говорить. Я не хочу более ни политики, ни сообщений!
— Так вы пришли сделать мне сообщение о политике?
— Я не говорил этого!
— Держу пари, что в кармане вашего сюртука находится важная бумага.
— У меня ничего нет.
— Я тем более готов держать пари, что, на выходе отсюда, вас может обыскать какой-нибудь федералист, чтобы посмотреть, нет ли при вас спрятанного оружия, найдя эту бумагу, он убьет вас немедленно!
— Мигель!
— Сеньор, дадите ли вы мне или нет те бумаги, которые принесли с собой?
— С одним условием.
— Посмотрим, что за условие.
— Чтобы ты более не требовал от меня нарушения моего служебного долга.
— Тем хуже для вас, потому что Лаваль будет здесь раньше, чем через четыре дня!
— Как! Ты откажешься признать те громадные услуги, которые я оказал делу свободы?
— Да, если вы остановитесь на половине дороги.
— Ты думаешь, что Лаваль вступит в город?
— Он для того и пришел.
— Ну, между нами говоря, я также думаю; вот почему я и пришел к тебе. Есть кое-какая перемена.
— В чем? — быстро спросил молодой человек.
— Возьми и прочти.
Дон Мигель, развернув бумагу, поданную ему доном Кандидо, начал читать:
— Посмотрим теперь документ, на который он ссылается! — сказал Мигель после минутного молчания.
— Вот он! — отвечал дон Кандидо. — Эти два важных документа были найдены в шлюпке, захваченной сегодня ночью; я снял с них копию наскоро, чтобы показать тебе.
Дон Мигель, не слушая дона Кандидо, взял из его рук и начал читать с величайшим вниманием следующее письмо:
— Как тебе это кажется, Мигель? — спросил дон Кандидо, когда дон Мигель окончил чтение этой важной бумаги.
Молодой человек молчал.
— Они идут, Мигель, они идут!
— Нет, сеньор, они уходят, наоборот! — отвечал молодой человек, комкая в руках бумагу.
И, встав со своего места, он начал взволнованно ходить по кабинету.
— Ты с ума сошел, Мигель?
— Другие сошли с ума, а не я!
— Но они обошли Лопес той дорогой, уважаемый Мигель.
— Это ничего не значит.
— Разве ты не видишь в них горячего, стремительного, страшного энтузиазма?
— Это ничего не значит.
— В здравом ли ты уме, Мигель?
— Да, сеньор, в здравом. Те, кто думает теперь о провинциях, — вот кто не в здравом уме, кто не доверяет своим собственным силам и не видит счастья, находящегося в двух шагах от него. Что за странный рок преследует эту партию и вместе с нею отечество! — вскричал дон Мигель, продолжая расхаживать большими шагами по комнате, в то время как дон Кандидо с изумлением смотрел на него.
— Хорошо. Тогда мы, федералисты, скажем…
— Что унитарии ни черта не стоят! Вы правы, сеньор дон Кандидо!
В это время в парадную дверь дважды сильно ударили молотком.
ГЛАВА XVII. Где Пилад сердится
Дон Кандидо вздрогнул.
Дон Мигель, наоборот, из печального и мрачного, каким он был минутой раньше, стал вновь спокойным и почти веселым. Вошедший слуга доложил о приходе дамы. Молодой человек приказал просить ее.
— Не надо ли мне удалиться, друг мой?
— В этом нет необходимости, сеньор.
— По правде говоря, я предпочел бы дождаться тебя, чтобы выйти вместе.
Дон Мигель улыбнулся.
В эту минуту в кабинет вошла женщина, ее движения сопровождались таким шумом, как будто она была одета в платье из проклеенной бумаги. У нее на голове был федеральный шиньон в полфута высотой, а толстое, широкое смуглое лицо было обрамлено английскими черными буклями.
— О! — вскричал дон Кандидо.
— Войдите, мисеа30 Марселина! — произнес дон Мигель.
— А, вы оба здесь!