— Смиренно сознаюсь, что так.
— Вы все еще упорствуете и бежать не согласны?
— Мое решение твердо.
— Я и не собираюсь с вами спорить. Но в таком случае я остаюсь. Если же вы спасетесь бегством, я уйду.
— У меня голова точно в огне, сеньорита, ваши слова…
— Кажутся вам непонятными, — перебила она, улыбаясь. — Постараюсь объяснить их вам; быть может, менее чем через час этот дом обложит испанское войско, и вы будете окружены непроходимой железной и огненной стеной. Между вами и вашими врагами завяжется ожесточенная борьба. Я, дочь губернатора, ваша пленница, буду служить заложницей. Теперь вы меня понимаете?
— Да, сеньорита, понимаю, такое самоотвержение возвышенно, я преклоняюсь перед ним, но принять его не могу.
— По какой же причине?
— Честь не позволяет мне, сеньорита. Девушка пожала плечами.
— Честь!.. У вас, мужчин, вечно одно это слово на языке, — с горечью проговорила она. — Как же вы назовете анонимное письмо, этот гнусный донос?
— Автор письма — мой враг, сеньорита, но, донося на меня, он поступил, как и следовало, то есть исполнил свой долг честного испанца и верноподданного короля…
— Положим, я допускаю, что в этом вы правы, но эти доводы меня не убедят, и если вы не выгоните меня из своего дома…
— О! Сеньорита, разве я заслужил подобные слова?
— Пойдем, сестра, — кротко произнесла донья Флора, взяв ее под руку.
— Да будет по-вашему, сеньорита, — сдался наконец капитан с почтительным поклоном, — но ваше присутствие здесь — приговор для меня: или победить, или умереть, защищая вас.
— Вы победите, дон Фернандо, — сказала девушка, с улыбкой протянув ему руку, которую он поцеловал, — теперь у вас два ангела-хранителя.
Обе девушки вышли из комнаты рука об руку.
— Теперь займемся другим! — вскричал молодой человек, как только остался один. — Ей-Богу! Придется выдержать славную осаду.
Он свистнул. Вошел Мигель.
— Хосе сюда, немедленно!
— Он ушел с полчаса назад, поскольку все слышал, и велел передать, чтобы вы не сдавались ни под каким видом.
— Это предостережение лишнее.
— Я так и сказал ему, — спокойно ответил Мигель.
— Сколько нас здесь всего человек?
— Двадцать шесть.
— Гм, не ахти!
— Велика беда! За этими стенами мы постоим за двух сотен!
— Возможно, — улыбнулся Лоран. — Сколько у нас ружей?
— Сто пятьдесят и тысяча пятьсот зарядов, а может, и больше; плюс к тому восемьдесят пистолетов.
— А съестных припасов?
— Хватит по крайней мере на неделю.
— Этого хватит с избытком! Через двое суток мы будем или победителями, или мертвыми.
— Похоже, что так.
— Вели зарядить все ружья и пистолеты, пробить бойницы, прикрыть турами слабые места и в особенности хорошенько заложить кирпичом подземелье, известное этому негодяю дону Хесусу Ордоньесу. Главное — держи ухо востро и при первой же тревоге беги ко мне… Старый дружище, быть может, это наш последний бой, но будь спокоен, мы устроим себе славные похороны!
— Полно! — возразил Мигель, уходя. — Какое еще последнее сражение! Мы с вами еще слишком молоды, чтобы умирать, да и то сказать, испанцы не сумеют убить нас — они не так ловки, смею вас уверить.
Он засмеялся.
Лоран, однако, не испытывал желания шутить, он задумался, и размышления его не были веселыми; напротив, положение представлялось ему очень опасным.
ГЛАВА XVII. Тихий Ветерок позволяет себе приятные шутки, которые не всем по вкусу
Как уже было сказано в одной из предыдущих глав, Тихий Ветерок покинул Панаму на своей каравелле, но вместо того чтобы удалиться от берега, он повернул к островам, лежащим у входа в порт, и, скрываясь за ними, лавировал между островами Товаго, Фламиньос и Тавагилья до той минуты, пока, согласно их предварительной договоренности, дон Пабло Сандоваль не вышел из порта на корвете «Жемчужина». Тогда буканьер взял курс в открытое море, убрав, однако, несколько парусов, чтобы корвету было легче догнать его, что в действительности и случилось, так что к заходу солнца оба судна шли рядом.
В продолжение своего длительного пребывания в Панаме честный капитан не терял времени даром: менее чем за два дня он обследовал город вдоль и поперек; в особенности усердно он изучил кабаки и грязные притоны, где находили убежище матросы, слоняющиеся без дела. Во время этих своих странствий он высмотрел несколько мерзких лиц — настоящих висельников с мрачными физиономиями, принадлежащими людям, для которых нет отечества, которые смотрят на всякую землю, как на неприятельскую страну, и без угрызения совести могли бы убить своего лучшего товарища.
Слоняясь с места на место и осматриваясь по сторонам, Тихий Ветерок завербовал сперва одного, на следующий день другого, потом третьего, четвертого и так далее, пока наконец не набрал человек шестьдесят отчаянных головорезов. Эти новобранцы вместе с экипажем его каравеллы и еще несколькими людьми, которых ему по-товарищески уступил Лоран, уезжая на асиенду, составили самое грозное сборище разбойников, какое только можно себе вообразить. Прибавим, чтобы быть вполне правдивыми, что капитан Сандоваль любезно предложил свой опыт в распоряжение флибустьера и оказал ему в этих поисках величайшую помощь, за что Тихий Ветерок собирался как раз в данную минуту продемонстрировать ему свою признательность.
Когда каравелла шла под всеми парусами и была уже далеко от порта, Тихий Ветерок свистком созвал экипаж на палубу и скомандовал, чтобы он выстроился в две шеренги направо и налево вдоль бортов.
Экипаж составляли сто двадцать отчаянных молодцов, каждый из которых стоил двух человек. Капитан улыбнулся, глядя на эти отвратительные рожи, и объявил им сперва — кто он, а потом — чего ожидает от них.
Эти босяки, которые находили для себя выгодным уже то обстоятельство, что нанялись на контрабандное судно, были приятно изумлены, узнав, что их командир — знаменитый Тихий Ветерок, один из самых грозных флибустьеров Черепашьего острова, и что под его началом они будут гоняться за всеми испанскими судами, которые попадутся на их пути. Капитан даже обещал, что если останется ими доволен, то через несколько дней позволит им вернуться обратно в Панаму, где доставит им удовольствие грабить в неограниченных размерах.
Однако после всех этих чарующих обещаний он объявил, что на его корабле командует только один человек — он сам, капитан, что приказаний своих он никогда не повторяет дважды, что при малейшем колебании, при самом легком нарушении правил, установленных на его судне, виновник подвергается наказанию и что ввиду общей пользы, для избежания возможности совершить повторную ошибку, у него существует только один вид наказания — смерть.
При этих словах, зловеще произнесенных Тихим Ветерком — человеком, при одном имени которого бледнели люди самые неустрашимые, у всех этих молодцов, не боявшихся ни Бога, ни черта, волосы на голове стали дыбом; они отлично понимали все значение угрозы.
Они смиренно склонили головы и поклялись быть верными и покорными своему капитану. Тихий
