только как щедрого завсегдатая, пившего и евшего много, но при этом никогда не пьяневшего. Мальчишка- слуга тут же, кланяясь, кинулся к нему.
— Пожалуй, мил человек, в углу как раз тихое и спокойное местечко имеется.
Роман обошел, брезгливо поджав губы, пьяного мужичка, который, видать, решив пропиться до основания, стягивал с себя сапоги, разухабисто вопя:
— Эх, жизнь — копейка, судьба — злодейка! Пропадать так пропадать — лишь бы весело было!
Роман примостился за свободным столом в углу, и тут же к нему подскочил второй слуга, неся любимые клиентом пироги с капустой и церковное вино. Разбойник пренебрежительным жестом отогнал его, отхлебнул из кружки и задумался.
Настроение у него сегодня было какое-то тревожное. Тело покалывало, по нему ползли мурашки. Голова была ясная. Роман знал, что если сейчас расслабиться — то опять придут они, видения. Он всегда ощущал в себе какую-то темную силу. С юношества баловался чернокнижеством. И иногда перед глазами вставали какие-то иные миры. Он готов был поклясться, что уже жил на земле. В памяти всплывали гигантские здания, удивительные храмы незнакомым и таинственным богам. Этот мир действительно существовал. И существовал в нем Роман. Но кем он там был? Кем-то важным. И сильным. И воспоминание об этой его роли отдавались сладостным чувством радости и вместе с тем страхом.
Таким же сладостным ликованием отдавались в нем слова, ставшие навязчивыми — ЧАША ГРААЛЯ! Источник силы, который ищут уже сотни лет по миру разные люди. Предмет, в котором скрыты невероятные силы. Роман чувствовал с ним неведомую, но неразрывную связь. Романа не покидало ощущение, что он когда-то держал ее. И что она опять будет его. В отличие от тысяч других охотников он знает, где ее искать!
Он встряхнулся. Нечего размякать. Хмуро огляделся. Он привык приглядываться и прислушиваться и порой почерпывал из чужих разговоров чтонибудь важное. Неподалеку от него за длинным столом расселось несколько посадских людей — похоже, мастеровые, кузнецы, плотники. Не забывая отпивать из кружек, они вели оживленную беседу.
— Эй, мужики, гонял нас со Степаном воевода в саму Москву дороги камнем мостить. Эка город, скажу я вам. Наш город супротив него как семечка супротив тыквы.
— Эка загнул.
— А чего загнул? Домов там видимо-невидимо, а бояре ихние в каменных хоромах обитают. И церквей множество, каждая не меньше чем на пять колоколов — как зазвонят все, так уши закладывает. А в Кремле тамошнем колокольня, по указу самого царя Бориса отстроенная, так колокол на ней лишь две дюжины человек раскачать могут. Ну а народу-то, народу… Окромя русских — и хранцузы, и турки, и кого только нет. Дрянь народец. В Бога нашего православного не верят. А пьянствуют те же немцы похлеще наших. Да что там — нашим мужикам такое и не снилось. Им даже по государеву указу отдельную слободу выделили, чтобы видом своим, шумом и пьянством простой народ не смущали.
— Да их и тут немало поналезло, — вздохнул мужик, очень похожий на купца. — Совсем торговцам житья от них не стало. Иногда глядишь на них и думаешь — а такие ли это люди, как и мы? А?
— Такие. Руки, ноги, голова есть. Только вот по-человечьи говорят плохо, язык наш коверкают.
— В Москве их даже на военную службу звать начали, — вздохнув, поведал вернувшийся из Москвы мужик.
— Эх, — махнул рукой купец, — лучше бы Медведев нанять — толку поболе было б. Не понимаю, какая от инородца польза — что в купеческом, что в ратном деле? Вон, посмотрите, на рынке сейчас стоят. Безбородые, тощие — срам. Наторговались, послезавтра дальше поедут.
«Так, — отметил про себя Роман. — Послезавтра заморские купцы отбыть решили. Надо бы разузнать, стоит ли ими заняться…» Тут к его столу подошел хромоногий, согнувшийся вопросительным знаком, с длинными волосатыми руками, с крючковатым носом на круглом лице, с жиденькой бороденкой лысоватый мужичок. Это и был Хромой Иосиф — хозяин этого кабака. Личностью он с первого взгляда выглядел ничтожной и ущербной, достойной лишь презрения и жалости, трудно было представить, что он способен на что-то путное. Но на деле Иосиф отличался хитростью и в душе был глубоко порочен.
— Мир тебе, добрый человек, — неожиданно густым и сочным басом произнес Иосиф.
— И тебе, — снисходительно кивнул Роман.
— Пошли ко мне, поворкуем.
— Не надо. Здесь поговорим. Скоты эти перепившиеся все равно ничего не слышат.
— И то верно. Говорят, пощипали курей твоих хорошо. В городе только о том и разговору.
— Пощипали. Засадные стрельцы городовые в деревне ждали, вот и пощипали. Ничего, теперь моя братва умнее станет.
— А откуда стрельцы про вас узнали? Как догадались засаду сделать?
— Хитер губной староста. Кто-то из братвы ему напел.
— И кто это такой? — наигранно бодро осведомился кабатчик, но чувствовалось, что он не на шутку обеспокоен.
— Сие мне неведомо, — зевнув и отхлебнув вина, скучающе произнес Роман. — Кто угодно может змеем этим оказаться. Возможно, и ты, Иосиф.
— Почему это я?
— Да ты же знал, что братва в сельцо собиралась. Помню, Убивец тебе об этом самолично рассказывал:
— Не, не говорил ничего… Ну, кажется, не говорил.
— Говорил, я знаю. Ежели выгода тебе будет или хвост задымится, то ты отца родного продашь. Продашь ведь?
— Да как можно?
— Продашь. Так что, может, ты и есть тот Иуда Искариотский… Ну чего погрустнел? Я пока тебя в том не виню. Когда обвиню — ох, худо тебе придется. Хоть и дорог ты мне, Иосиф, но в кипящем котле я тебя все же сварю. А иначе нельзя, ибо атаман я справедливый… Ну ладно, чего без толку языком молоть. Узнал что?
— Узнал. Вроде у купца Егория имеется…
— А ежели и там не та?
— Тогда дальше искать буду.
— Будешь, куда ж тебе деваться.
— Хоть бы объяснил, на что она тебе, штуковина эта. Я б, можа, лучше искать стал, коль знал б.
— Ничего тебе интересного в ней нет. Тебе лишь бы деньга шла да брюхо сыто было. Куда тебе о высоких порывах душевных размышлять.
— Так ты для души ее ищешь? Наши души скоро черти в ад утащат.
— Это твою, Иосиф, утащат, поскольку она у тебя черна и бесстыдна. А я после убийства не забываю Богу свечку за безвинно загубленных поставить и на храм пожертвовать. А книга та святая мне нужна, чтоб лучше грехи замаливать.
Роман посмотрел в хитрые глаза Хромого Иосифа и, взяв его крепко за запястье, сурово произнес:
— Запомни, тебе та книга без пользы. Куда ее приспособить — ни в жисть не додумаешься. А я, если узнаю, что ты недостаточно усерден в ее поисках или решил сам к рукам прибрать, так… В общем, котел кипящий тебе избавлением покажется.
Иосиф через силу улыбнулся. Его испугало, каким тоном были сказаны эти слова. На что атаману та святая книга — он как ни ломал голову, представить себе не мог. Что не молится — это точно, ибо похоже, что атаман давно с Богом порвал и черту душу свою продал. Одно знал Иосиф: нужна эта книга Роману до зарезу. Ведь на какой дом кабатчик ни укажет, где такая книга может быть, — тут же этот дом разграбляется. Двоих купцов за это жизни лишили. Видать, тайна какая-то жгучая в этой книге сокрыта, и, даже, несмотря на нешуточные угрозы атамановы, разузнать ее хотелось кабатчику жутко. Ведь любая тайна с деньгой связана, а иначе зачем она нужна.
В углу кабака давно уже пьянствовала веселая ватага. Морды там были — не приведи Господи. От ватаги отделился толстый, одноухий мужик. Зубов передних у него не было, а поэтому, когда он громко объяснял что-то своим приятелям, то брызгал на них слюной, а те, видимо, боясь его, ничего не говорили против и лишь незаметно утирались. Одноухий был пьян и противен.
