— Да тише ты! — приказал Сила. — Рассказывай все.
— А вы кто будете?
— Разбойники, кто ж еще, — усмехнулся в бороду Сила.
— Ох, худо это.
— Не кудахтай, а говори толком, что и как.
— Они хотели, чтобы Варвара им разбойничка какого-то выдала, да она наперекор им пошла, дура. Спасла его и себя тем самым погубила. Сидит теперь, бедняжка, в баньке, пуще глаза ее хранят, чтоб пыткам предать. Приказано заплечному мастеру орудия готовить. Ох, худо это. К самому старосте сегодня утром гонец воеводин прискакал, вместе и уехали. А ее бедняжку, завтра повезут в город. Ох, худо это…
— Говори-ка, в какой баньке ее держат? Марьяна подробно рассказала, где находится банька, кто ее охраняет и сколько стрельцов в деревне.
— А о засаде ничего не ведаешь? — озабоченно поинтересовался Беспалый. — Не может быть, чтоб староста не продумал, что Варвару освобождать придут.
— Слышала я разговор старосты и управляющего.
Староста говорит — никто за ней не придет. Лихому человеку главное, чтоб телу услада была. О чести же и верности они слыхом не слыхивали. А уж чтобы ради девки шкурой своей рисковать — так такого вообще быть не может…
— Плохо он меня знает! — вскипел Гришка.
— Помолчи, малой! Слухай, Марьяна, если хочешь, чтоб Варя жива осталась, молчи обо всем и виду не подавай, что нас видела. Разумеешь?
— Как не разуметь.
— Ну иди.
Когда она ушла. Сила посмотрел ей вслед и спросил:
— Как думаешь, продаст нас?
— Не продаст. Варя о ней как о бабе глупой, но доброй говорила.
— Хорошо б… Ну, давай кумекать, как дальше поступить… Тут только хитростью взять можно. Смотри, чего у меня есть. В этом я в деревню проберусь, ну а там: повезёт — живы будем, а не повезет — головы не сносить.
Из объемистого мешка, который Беспалый притащил с собой, он извлек длинное черное одеяние, которое носят странствующие иноки. Немало их бродило по Руси, передавая слухи и известия, питаясь Христа ради. Обычно они были желанными гостями. Люди среди них встречались разные. И те, кто на самом деле православной вере предан и ради этого лишения терпел. И те, кого черт по белу свету гонит и присесть, обжиться в одном месте не дает. Сам Гришка Отрепьев, самозванец окаянный, прежде чем врагов и иноверцев на родную землю привести, в иноках ходил, и в монастыре был, и даже в церкви ему звания в будущем высокие пророчили.
Одеваясь в монашескую одежду, Беспалый рассчитал правильно — вид странствующего инока вряд ли мог кого удивить или насторожить…
Ранним утром в сельцо вошел сгорбленный, опирающийся на тяжелый посох странник. Его могучая фигура говорила о том, что некогда этот человек обладал большой физической силой, но годы и лишения сделали свое — он шаркал ногами, движения его были скованы и тяжелы, дальний путь наверняка дался ему нелегко. На него высыпали посмотреть и селяне, и стрельцы. В обыденности и скуке буден, развеваемых лишь разбойничьими налетами да наездами губного старосты, для селян прибытие нового человека виделось событием значительным.
— Откуда и куда, добрый человек, путь держишь? — спросил управляющий Ефим, подходя к иноку.
— С самой Москвы иду, а народ православный мне еду и кров дает, за что я Бога молю, — хрипло произнес Сила и закашлялся.
— Не откажешь к нам заглянуть?
Управляющий провел странника в светелку, тут же был накрыт стол — пироги с репой, курочка жареная, квас да брага.
— Отведай на завтрак, не обессудь, если небогато.
— Спасибо, — чинно кивнул Сила. — Только брагу нам пить не положено, а на мясо и птицу зарок дан. Управляющий с уважением посмотрел на него. Беспалый специально сказал так, чтобы отвести даже малейшее подозрение, которое могло возникнуть. Ну кто ж из лесных людей от курицы да от браги откажется? Ежели по зароку отказался — значит, инок настоящий, а не подосланный.
— Ну расскажи, что за дела в государстве нашем творятся и как Москва живет.
— Тишь в государстве нашем. Народ успокоился, труду и молитвам предается. А Москва… Восстает после смуты, да никак не восстанет. Народу далеко не такое количество, как до царства Борисова было. Опять горела Москва недавно. Напасть какая-то. А домов деревянных меньше становится, бояре сейчас все больше стремятся каменные хоромы возвести. А церковок белокаменных пятиголовых видимоневидимо. Купола золотом сияют. Небось тебе такого никогда и не увидеть.
— Ну, у нас в городе тоже собор белокаменный есть, — немного обиделся сидевший рядом с управляющим рыжий Бориска.
— Сравнил мыша с быком, — Сила говорил самозабвенно. В Москве ему действительно приходилось бывать, да и наслышался он в последнее время немало о делах первопрестольной, так что вполне мог порассуждать об этом без риска попасться на противоречиях. — Где тебе представить такое, как в Вербное воскресенье из собора крестный ход движется, народу там видимо-невидимо — за образами, за священниками стольники идут, стряпчие, дворяне да дьяки, а дальше сам государь, за которым окольничьи, люди думные да гости, все в парче да в золоте. А по сторонам люди стрелецкие да народ. И вот на лобном месте патриарх царю подает вербу после прочтения Евангелия. И при этом милостыня мешками раздается.. А потом… Да что уж там говорить, мало ли в Москве такого, чего тебе и не представить.
— А как цены на хлеб?
— Да пока падают. По гривне за меру.
Управляющий настороженно посмотрел на Беспалого, тот понял, что сболтнул что-то не то, и поспешил исправиться:
— Хотя точно не знаю. Мне это не интересно.
— А как шел? Через Тверскую землю?
— Ага, через нее.
— И как прошел?
— Да нормально. Народ добрый, в пристанище не отказывали.
— Так, говорят, наводнение там было. Чуть ли не все смыло.
— А, — Сила было запнулся, потом улыбнулся. — Брешут больше. Я шел, так давно уж все в берега вошло. Народ уж оправился.
Ефим кивнул. Не то чтобы он начал подозревать в чем-то инока, но в него качал закрадываться червь сомнения. Беспалый понял — еще немного, и он может оступиться, сболтнуть что-нибудь такое, что сразу выведет его на чистую воду. Ведь управляющий, похоже, вовсе не дурак и осведомлен гораздо лучше, чем должен быть осведомлен житель такой, глуши.
— Вот ты к делам духовным близок, — сказал Ефим. — А правда, что патриарх решил обязанности свои сложить и в черные монахи уйти, а на его место вроде бы отступника Иосифа пророчат?
— Ну то пока вопрос спорный, и вряд ли кто тебе тут что скажет.
— Тогда скажи…
Похоже было, что Ефим решил поставить какую-то ловушку, больше из интереса да по привычке, чем из серьезных опасений, и Беспалый понимал, что разговор пошел не в ту сторону. «Эх, только бы успеть», — подумал он, откусывая от пирожка.
— Пожар! — послышался истошный вопль. — Горим, Ефим!
Управляющий подскочил к окну. На окраине, около реки, полыхала, разгораясь все больше, кухонька. Пламя готово было перекинуться на сарай и хату. Дым валил такой, что, казалось, горит по меньшей мере боярский терем.
— Ох, что ж делается?! Погодь, гость дорогой. Видишь, вся деревня погореть может.
