«Вести. Вечерний выпуск.
Сегодня, 12 апреля, ушел из жизни знаменитый актер, любимец многих, Сергей Иванович Богельский. Как вы, уважаемые зрители, помните, три месяца назад произошла трагическая авария, в результате которой Сергей получил множественные травмы и долгое время находился в коме. Всего три дня назад его выписали из больницы. Никто не знает, что толкнуло этого замечательного актера на столь трагичный поступок. По словам очевидцев, сегодня утром Сергей поднялся на колокольню Свято-Троицкой Сергиевой лавры и бросился с нее головой вниз. Прямо на каменную мостовую. Так ушел из…»
А-а-а-а-а-а!!! Мамочка! Никогда! Никогда я больше не хочу подобного испытать! Адские котлы и сковородки! Ага. Щаз-з! Мне была уготована участь похуже. Во много-много раз хуже!
Я очнулся в больнице под капельницей. Казалось, что вся история с Аркахом – это плод моего воображения. Так шалил разум, пока я был в коме. Я был жив. Был живым человеком, а не дьяволом! Радости моей не было предела. Жаль, что радость эта продолжалась недолго. Первое же включение телевизора, первые новости. Первые взгляды на больницу, врачей, медперсонал. Это навело на смутные ассоциации. А когда я выписался, эти ассоциации стали навязчивой идеей. Мне казалось, что весь наш мир, вся Земля – продукт воздействий дьявола! Я смотрел, наблюдал и все больше думал, что именно так я бы, как земной «менеджер», и поступил. Именно к этому я бы и толкал современное общество. Как я испугался! А потом отчаялся. Хорошей идеей показалось уйти в монастырь. Но почти первый встреченный мною монах выбил из меня всякое желание следовать этому пути. В отчаянии я бросился с колокольни. Тот ужас, те чувства, что я испытал за эти дни, – они в сто крат хуже любой физической пытки! Никогда, ни за что не хочу повторения!
Адские муки во много раз хуже того, что может придумать любое воображение. Они всегда находят самую болевую точку и бьют по ней. Это я осознал в полной, горькой мере.
Я не оказывался на Земле. Это была пытка. Адская пытка. За мою грубейшую оплошность. За критический недосмотр на своей территории. И виной этому, как нетрудно догадаться с первого раза, был мой крылатый оппонент! Чтоб у этого пингвина небесного пух-то весь повылетал!
Но и моя вина была немалая. Ведь знал же, что есть Великие души? Знал! Даже одну из таких душ упорно совращал с пути Света. И чего было мне не догадаться, что «сильные» души могут иметь иную склонность? Склонность к тьме!
Барон Зивир, подданный Огреда. Большую часть жизни он убивал, насиловал, грабил, обманывал. Это был поистине проходимец и бандит с большой дороги, законченный отморозок и негодяй. Я даже, помню, обратил на него внимание, но посчитал, что эта-то душа уж точно зарезервировала за собой вечный абонемент в аду. И я на него плюнул: что наблюдать за тем, кто и так твой?
Оказалось, зря. Упустил из виду блики Света, которые все чаще стали отражаться в глазах Зивира.
Я совращал тин Каера. А вот светлый смотритель выбрал именно Зивира, дабы повернуть его душу к Свету. А! Ну чего мне стоило приглядеться? Неожиданно этот барон резко «завязал» со всем тем непотребством, что творил всю жизнь. Подарил все свои земли церкви. А потом ушел в отшельники, в одном рубище поселившись в пещере. Питался подножным кормом. Замаливал грехи. Жил не то что без удобств, а даже не разводил огня. Ну кто мог подумать, что это искреннее раскаяние, а не страх пред посмертными муками?!
Крылатый вел свою интригу, а я даже не знал, не догадывался об этом. И закономерно проиграл! Отшельник Зивир настолько смог очистить свою душу, так помогал простым людям, что весы его души склонились к Свету. Гадство! Меня обыграли, а я даже не знал, что вовлечен в игру!
За то, что не противостоял крылатому в склонении «сильной» души к небу, той души, которой был уготован ад, и не просто ад, а служение тьме. За это я поплатился.
Вызов от Гониуса и последующий его монолог наглядно показали, какой я идиот. И не будь я пока на «испытательном сроке», наказание было бы более значительным. Меня от такой перспективы пробрало до всех чешуек! И мало того что я «упустил» душу и позволил крылатому торжествовать! Оказывается, по плану Гониуса душе Зивира должно было быть предложено служение. Мало того, мой шеф планировал предать его после метаморфозы в фиолетового двенадцать в мое подчинение! Я не только испытал адские муки в наказание за невнимательность, но и лишился потенциального помощника. Было от чего кусать хвост!
Сказать, что после всего произошедшего я был зол, значит сильно преуменьшить. Я просто пылал от ярости на весь мир, от злости на себя и от ненависти к птичке небесной. Нагадил-таки птенец сизокрылый с небес – прямо мне на рога! Хотелось срочно что-то предпринять, куда-то бежать, что-то делать. Лишь благодаря поистине дьявольским усилиям мне удалось взять себя в когти.
Холодная ярость. Это чувство было сейчас как нельзя кстати. Именно трезвый расчет и память, в которой отложились сотни книг, фильмов и прочей информации из последней жизни, помогли придумать план. Проигранный бой не значит окончательное поражение в войне. Да, я потерял темную душу, да, крылатый меня обошел на повороте. Но одной душой наше противостояние не заканчивается…
Успех моего реванша во многом зависел от поведения крылатого. Если он скромный и эта победа для него ничего не значит, то выйдет пшик. А если в нем присутствует гордость и к тому же он захочет в полной мере вкусить победы… То я дам ему это сделать! Даже позволю себя унизить, признаюсь ему, как мне тяжело от своего поражения в битве за душу Зивира… И понадеюсь на его желание развить и закрепить успех. Можно подумать, что глупо составлять план со столь шаткими предпосылками. Но за проведенное в дьявольском теле время я уже вроде начал понимать психологию крылатых. Шанс на выигрыш, с одной стороны, так мало, а с другой – кто не рискует, тот…
Августовский вечер, похоронная литургия. В монастыре Лой Гимиас в последний путь провожают святого отшельника Могдана, такое имя принял Зивир после того, как он ударился в самосовершенствование и духовный рост. Служба проходит вне церковных стен. Могдан завещал похоронить себя на холме. Мне ничего не мешает стоять в сторонке, накрывшись невидимостью, и смотреть на происходящее…
– Ты поздно спохватился! – Есть! Именно тебя я и ждал. Чудный ты мой голубок. Купился! – Его душа не в твоей власти. – Ой, птичка небесная, ты просто не представляешь, каким бальзамом мне на хвост льется это твое чувство победы.
– Пришел глумиться надо мной? – как можно более печальным и скорбным голосом я отвечаю светлому смотрителю, не поднимая взгляда от земли.
– Нет. Мне непонятно твое здесь явление в момент предания тела земле. – Да, правда, надо признать, на его месте я бы тоже был удивлен.
– Я волен не отвечать на твой вопрос.
– Твое право. – Если сейчас уйдет, то ничего не получится! Но проходит одна минута, вторая, а он все стоит рядом.
– Знаешь, Артариил… – После того как прошло пять минут и я понял, что светлый заглотал наживку любопытства по самые перья, будто бы неохотно заговорил: – Твоя доля в этом изменении его пути, конечно, велика. – Он дернул крылом. Ага, не любишь, когда принижают твою работу. Молодец. – Но согласись, именно он сам смог пройти этот огромный путь из тьмы в Свет. Да, при твоей помощи, но, даже тащи ты его на своих плечах к Небесной Лестнице, если бы он сам не шел, ничего бы не вышло. Если бы он истово не раскаялся, если бы он не осознал глубины своего падения, если бы не смог за твоими намеками разглядеть Свет…
– Сегодня умер великий человек, – согласно и степенно подтвердил светлый. Ему явно льстило мое признание поражения.
– Святой человек, – поправляю его я. Ну-ну, давай, глотай такую вкусную приманку. Я же прямо тебе в рот ее сую. Признание дьявола в том, что ты, лично ты, пташка, провел падшего по пути очищения! Глотай!!!
– Святой. – Ура! Всем чертям целовать мой хвост! – Мне странно слышать, что тьма признает это. – Э-э-э, «милый», ты что так глотаешь-то? Удочку не сожри!
– Я умею признавать свои поражения. И преклоняю рога перед этой душой, которая смогла очиститься и вознестись. – Такой жест и проделываю, склоняя рога. – Прощай, светлый, я отдал свое уважение ушедшему. Мне здесь делать больше нечего.
И убрался из мира живых, не дав ему вставить и слова.
