указал на главного в отряде.
То, что это именно его отряд, было видно сразу. И не только потому, что он был одет в роскошный камзол и закутан в плащ, отделанный мехом горностая, а пальцы его унизаны перстнями. И не только из-за того, что его черный, с белой гривой конь выделялся среди других статностью и породой. И не только потому, что вокруг него вились льстецы с угодливыми лицами, что-то нашептывающие ему на ухо. От него исходил запах власти. Не величественной и справедливой, как от Королевы Уллы, с которой мы расстались всего лишь несколько часов назад. Это был запах жестокой, отвратительной власти над телами и душами подданных.
— Опять браконьеры в моем лесу? — крикнул он. — Ну наконец-то, друзья мои, у нас будет развлечение.
Говорил он по-французски, но у него был немного странный выговор, не совсем обычное построение фраз — что-то знакомое, но я не мог понять, что именно.
— Вы ошибаетесь, — возразил я. — Мы случайные путники.
— Ха, путники! — Он махнул рукой, и один из слуг спустил собаку.
Теперь я мог рассмотреть, что это были не просто охотничьи псы. Это были злобные твари, по- моему, голодные. Ярости их могли бы позавидовать волки, у которых две недели не было ничего в желудке.
Мерзкая зверюга мчалась на меня огромными прыжками. Я выхватил шпагу, готовый пронзить ее насквозь или погибнуть, когда ее клыки сомкнутся на моей шее. Вот нас разделяет уже три шага. Два... Теперь не зевай, Эрлих, коли и руби наверняка!
Собака упала на землю. Это слуга натянул поводок, а потом с криком оттащил ее от меня.
— Ха-ха-ха! — рассмеялся господин; в его глазах плескалось чем-то знакомое мне злобное безумие, а от его улыбки веяло могилой. — Испытанная шутка...Это большая удача, что вы здесь. Обычно мы охотимся на оленей. Иногда на крестьян, которые по скудоумию своему решаются забрести на мои земли... Пошла! — Он махнул рукой, и следующая собака сорвалась с места.
Я отступил на шаг, сжимая эфес шпаги. И опять, не добежав до меня нескольких метров, свирепый пес растянулся на земле.
— Вся занимательность сего занятия в том, что жертва не знает, когда поводок, наконец, будет отпущен.
— Мы — мирные путешественники. Мы идем своей дорогой! крикнул Адепт. — Отпустите нас, господин.
— Вы зашли в мой лес.
— Но есть же какой-то закон! — возмутился Генри.
— Здесь мой закон. И я решаю, кому жить, а кому умереть. Взять их!
Всадники устремились к нам. Я поднял шпагу, готовый унести с собой в могилу пару негодяев. Но они не спешили биться с нами в рукопашной. Они окружили нас, и я увидел, что на нас нацелены стрелы луков и арбалетов.
— Бросьте оружие! — приказал белобрысый франт на гнедой лошади.
Нам ничего не оставалось, как подчиниться.
Нас связали веревками и потащили за лошадьми, как пленных сарацинов, при этом награждая чувствительными тычками. Один раз я упал, и меня несколько метров протащило по земле. Изогнувшись, я сумел вскочить на ноги, мне, повезло, поскольку всадник не имел никакого желания останавливаться и ждать, пока я поднимусь. Похоже, ему было все равно, довезет ли он до места меня живым или всего лишь мое безжизненное тело.
Лес расступился. Перед нами на холмах приютились жалкие крестьянские лачуги — обитель нищеты и голода. Желтели обширные поля. На пастбищах паслись тощие коровы. Меж лесов и полей струилась извилистая река. И над всем этим пейзажем царил замок.
Это было мощное сооружение с толстыми стенами, высокими башнями, выдержавшими, наверное, не один натиск завоевателей. Как и его хозяин. (а пленивший нас господин, похоже, был здесь хозяином), замок производил зловещее впечатление. Но в нем была дикая, как у обветренного безжизненного утеса, нависшего над волнами, первозданная красота.
Мост был опущен, и отряд въехал в высокие ворота. Мы очутились на тесном дворике, зажатом между сложенных из грубых каменных глыб строений. Двор тут же заполнился челядью, которая помогала господам спешиваться, уводила лошадей и создавала суету.
Из распахнутых тяжелых дверей вышел полноватый, рыхлый человек, одетый в черный с белыми блестками и алым подбоем плащ. Внешне он являлся противоположностью высокого, поджарого, стремительного в движениях и словах хозяина замка. Но было между ними и что-то общее. Безумие в глубине глаз. Не раз виденное мной раньше. От этого мне стало совсем худо.
— Кого вы привели, граф? — спросил с ленцой полноватый мужчина.
— Сегодня плохой улов, Джакометти. Всего лишь трое бродяг, одетых как приличные в прошлом люди. Судя по выговору, это проклятые годоны.
— Виселица? Колесование?
— Пока не решил.
— Значит, жертвы?
Граф пожал плечами и небрежно махнул рукой. Охрана потащила нас по затхлым коридорам замка.
Нас провели по ступенькам вниз.
Темницы везде одинаковы, мне пришлось насмотреться на них в разных концах земли. В тесном сыром помещении нас обыскали. У меня невольно вырвался стон, когда ключ в Абраккар скрылся в бездонном кармане одного из стражников. Напоследок меня ударили с размаху кулаком в лицо так, что я едва удержался на ногах. Досталось и моим друзьям. Откуда-то сверху слабо сочился свет. Несколько охапок почти сгнившего сена, крысиный писк, влажные стены — все было так, как обычно бывает в темницах. Судя по всему, бежать отсюда невозможно. Если граф решил забыть о нас, отдыхать нам тут до тех пор, пока кто-нибудь через тысячу лет не отыщет наши белые косточки.
— Мне не нравится эти люди, — сказал я. — В них есть что-то такое, отличающее их от обычных французов.
— Возможно, я знаю ответ на этот вопрос, — отозвался Адепт.
— Так в чем же дело? — воскликнул Генри. — Даже для французов эти мерзавцы слишком чокнутые. И одеты, как артисты в бродячем балагане.
— Мои предположения по этому поводу вряд ли успокоят вас.
— Ив чем же они заключаются? — спросил я. Мне не понравился тон Адепта, хотя, казалось, мы и так в ужасном положении, но, возможно, Винер знал что-то такое, в связи с чем наше положение окажется еще менее привлекательным.
— Пока я вам ничего не скажу, поскольку сам ничего не знаю наверняка. Если все так, это верная погибель... Или спасение...
Через час за нами пришли.
— Вставайте, крысиные выродки, вас ждет граф де Брисак.
Около массивных дубовых дверей стояли солдаты с алебардами. Они распахнули двери, и я получил такой толчок в спину, что не удержался на ногах и полетел на каменный пол.
Стены сводчатого мрачного зала были обшиты деревом, на них висели щиты со змеей и цветком, насколько можно было понять, родовым гербом де Брисаков. Вдоль стен стояли доспехи. Большой гобелен, метров пять в длину, изображал соколиную охоту.
Де Брисак сидел в кресле с низкой спинкой, рядом с ним восседал его пухленький и вялый приятель Джакометти. Перед ним стояло блюдо с фруктами. Граф хрустел яблоком, а семечки шумно сплевывал на пол.
— Вот и годоны! — обрадованно возопил граф, хлопая увесистой ладонью по мягкой спине Джакометти.
— Вы ошиблись, — сказал я. — Мы не подданные английского короля. Годонами некогда французы презрительно именовали англичан.
