своей тарелке. Мне даже показалось, что я заболеваю, но телесное недомогание оказалось ни при чем. Просто меня томило ожидание, — ожидание смерти, которая вновь занесла над нами свою косу.
— Что это вы, господа, загрустили? — осведомился Генри, которого мы после той истории переселили в нашу каюту. — У вас такой унылый вид, словно вам разонравились изумительные хрустящие сухари и прекрасная солонина вместе с приятно протухшей водой, которыми нас здесь потчуют.
— Разонравились, — буркнул я.
— О, неужели вам хочется какого-нибудь жирного паштета из гусиной печенки с презренным свежим крестьянским хлебом, отвратительных жареных фазанов или неудобоваримой кровяной колбасы?
— Ты просто чревоугодник, что, впрочем, никак не отразилось на твоей тощей фигуре, — сказал я. — Тебе все хочется свести к колбасе и жаркому.
— Нет, что вы, я денно и нощно молюсь о спасении своей души и готов отдать католической церкви последний реал.
— Который ты стащил перед этим из церковной казны? — криво улыбнулся Адепт. — Пошли, Эрлих, на палубу, проветримся. Думаю, нам будет на что посмотреть.
Мы вышли на палубу, и Адепт, устремив взор в голубые небеса, еще больше помрачнел. И произнес:
— Мы все-таки угодили в медвежий капкан. Этого дня нам не пережить.
— Все настолько плохо?
— Настолько. И еще хуже. Боюсь, на этот раз он покончит с нами.
— Когда он ударит?
Адепт не ответил. Он вцепился в поручни, глядя теперь куда-то за горизонт,
Сегодня стоял полнейший штиль, за прошлый вечер и за ночь флот не продвинулся к своей цели, которая была уже близка. Солнце только что поднялось за горизонтом. На небе не было ни единого облачка. Вдруг вдали возникла и начала двигаться на нас белая полоса. Это шла огромная волна, вся в барашках пены, устрашающе и потусторонне смотревшаяся при абсолютном безветрии. Она налетела на наш галион и приподняла его, так что я едва устоял на ногах. Ноги оторвались от палубы, когда с каким-то хрустом судно ухнуло вниз и закачалось на опять ровной и безмятежной глади.
— Мертвая зыбь, — прошептал я.
Морякам знакомо это редкое природное явление, когда при полном штиле от горизонта приходит большая волна. Где она рождается, отголоском каких штормов и землетрясений является — известно одному Богу. Мертвая зыбь бывает довольно опасной. Сколько кораблей она унесла, кости скольких людей из-за нее обрастают илом на дне океане?
— Ты спрашиваешь, когда Он ударит? — обернувшись ко мне, процедил Адепт. — Он уже ударил, Эрлих. Смотри!
Налетел резкий порыв ветра, потом ненадолго опять все затихло. И тут же на небо стали наползать черные грозовые тучи. Самое жуткое, что они не появлялись откуда-то издалека, постепенно сгущаясь и наливаясь чернотой. Они просто возникали из небесной синевы, из солнечного света. Грязными пятнами они уродовали небосвод, захватывая все большие пространства. И откуда-то из самого их центра материализовывалась серая тьма. На миг она сгустилась и приняла форму раскинувшей крылья птицы. Ее глаз пристально взирал на нас.
Капитан рядом с нами стоял как вкопанный и смотрел на небо.
— В жизни ничего подобного не видел, — покачал он головой. — Забери морской дьявол мою душу, такого просто не может быть!
— Готовьтесь, капитан, — произнес Адепт. — Грянет такая буря, что самый страшный шторм покажется вам рябью в тарелке супа.
— Пожалуй, что так, сеньоры!
— Надо избавляться от лишнего груза, — сказал я, ощущая, как на меня накатывает тошнота.
— Да вы что, сеньоры!
— Это уже не поможет... — безнадежно махнул рукой Адепт.
Капитан начал отдавать приказы, и команда засуетилась, матросы повисли на вантах, убирая одни паруса и распуская другие.
Тучи все сгущались, закрыв солнце. Опускалась полутьма. И тут на мачте заплясали бледные огни.
— Огни Святого Эльма! — воскликнул остановившийся рядом с нами матрос. — Святой Эльм защитит нас от напасти!
По матросским поверьям, Святой Эльм, являющийся покровителем мореплавателей, извещает о своем присутствии такими огнями. Это означает, что он берет корабль под свою защиту. Насколько я мог понять, копаясь в библиотеках Черного Ордена, суть таких явлений вовсе не в мистических силах, а вполне материальная, дело тут в определенной энергии, которой владели в глубокой древности и использовали очень широко. Атланты при ее помощи приводили в движение огромные механизмы и заставляли бегать самодвижущиеся повозки. Сегодня эти секреты утеряны, но человечество вскоре вновь должно овладеть ими, и, возможно, они изменят лик Земли.
Обрушился второй удар ветра, гораздо более сокрушительный, чем первый. Потом хлестнул косой дождь, небо прорезали сразу три молнии.
Начался разгром атлантического испанского флота, вся вина которого была в том, что на одном из его кораблей плыли мы!
На палубе осталась команда, Адепт и я. Нам куда приятнее было бы прятаться в каюте, но я чувствовал: единственная возможность что-то изменить — если мы до конца будем здесь, на палубе гибнущего галиона.
Потом зазвучал негромко, но нарастая с каждой секундой, отдаленный шум, переходящий в хищный рев. Казалось, само море обернулось необузданным зверем и раскрыло пасть, стараясь проглотить игрушечные корабли. Ужас вышел из пучин. Мы попали в ад, который взбешенный Нептун приготовил для мореходов.
Гигантские валы воды, свист ветра, словно пули мушкетов, бьющие в лицо брызги. Волны норовили опрокинуть галион и перекатывались через палубу, пытаясь смести оттуда все: деревянные надстройки, снасти, команду. Судно зачерпывало бортами воду и зарывалось в нее носом. Верхушки мачт раскачивались с такой амплитудой, что непонятно было, как они еще не треснули и не упали, ломая все вокруг Грохот и треск, пробиваясь сквозь шум волн, чередовались с богохульной руганью отчаявшихся матросов и командами боцмана, который едва не сорвал свой громовой голос.
Судно дало резкий крен, и команды посыпались еще быстрее. Момент был критический. По всем законам морского дела сейчас галион должен был пойти на дно.
Матросы ползали в хлещущей, как плеть палача, паутине такелажа, карабкались по вантам, окровавленными, онемевшими, слабеющими руками дергали фалы. Кто-то из бедняг не выдержал, разжал руки и рухнул в воду, и тут же еще одного несчастного смыла крутая волна. Корабль кренился все сильнее.
«Конец», — мелькнуло у меня в голове.
Титаническими усилиями команды галион удалось выровнять. Лишь для того, чтобы отдать его во власть новой волны.
Матросы и офицеры боролись за жизнь корабля. Спаянные единым порывом, сейчас они не думали о своих различиях, о глухой неприязни между «кормовыми гостями» (так называли матросы капитана и его помощников за комфортабельные условия в кормовых каютах) и мачтовым людом. Чтобы быстро разобраться в ста тридцати тросах оснастки галиона, нужны молниеносная реакция, знания и опыт, а чтобы в бурю взять рифы на гроте требуется еще и недюжинная физическая сила. Борьба с морем не на жизнь, а на смерть невозможна без стойкости и упрямства, но эти люди не привыкли отступать. За трусость во время шторма по морским законам полагалась смерть.
Дон Родриго был опытным капитаном, и пока ему удавалось держать корабль на плаву после стольких следующих один за другим ударов стихии. Но это не могло продолжаться долго. А шторму не было видно конца.
Я намертво вцепился руками в поручни. В голове шумело от ударов воды, я еле держался, и пальцы
