Это был один из слуг горшечника, Берест узнал его.
Здесь двое венецианцев вскинули арбалеты и, не целясь, выстрелили в Гуго. Но не так-то легко попасть в берсерка, если он видит, что в него хотят попасть. В последний миг Гуго ловко пригнулся и, кубарем прокатившись по полу, оказался под ногами арбалетчиков и своей ужасной секирой рассек им колени. Но одна стрела, которой так легко избежал берсерк, угодила как раз в левое плечо игрецу. И, пронзив плечо насквозь, она вошла глубоко в дверной косяк – так, что игрец, будто пришитый, не мог даже двинуться с места.
Варяги, не давая опомниться италийцам, набросились на них и в первом же натиске сразили многих сильных и сравняли число врагов со своим числом. Купцы здесь сразу почувствовали, что они купцы и что им никогда не удастся одолеть варяжских воинов. И они громким криком просили о пощаде. Но Ингольф и Гуго взмахнули секирами – и стало на два крика меньше. Тогда венецианцы, опрокинув хромающего Торольва, кинулись к выходу из таверны и четырьмя длинными мечами нацелились в грудь Бересту, который с арбалетной стрелой в плече преграждал им путь. Игрец был бледен, он от боли скрипел зубами, но сумел отразить все удары венецианцев и никого не выпустил наружу. Здесь и кончился бой. Возле ног игреца берсерки зарубили купцов. И тогда отвязали Иеропеса и сказали, что этакое жаркое им не по вкусу, хотя они голодны и их мучает жажда. Гуго вынул из сумы те свои браслеты и немало номисм. Но Иеропес ничего из этого не взял, а сказал, что сегодня он и сам пьет, и угощает гостей.
Тогда варяги принялись поднимать столы и лавки, а Эйрик помог освободиться Бересту – он обломил конец стрелы и резким движением снял игреца с торчащего из косяка обломка. Оказалось, сила арбалета была так велика, что стрела, пронзив плечо, вошла в толстый дубовый брус на половину своей длины. И если бы стрела задела кость, то раздробила бы ее в мелкие осколки. Но этого, к счастью, не произошло.
Иеропес послал мальчика за слугами, и те скоро явились на арбе, запряженной лошадью. Слуги быстро погрузили на арбу трупы тех, кто еще только что искал мести для Гуго, прикрыли их старыми мешками, пахнущими рыбой, и увезли в сторону Золотого Рога. Так, еще утром люди, полные надежд и стремлений, рассчитывали, как бы побогаче да получше других прожить свой век да, не остаться к старости с пустым кошелем, но уже ночью их бездыханные, обескровленные тела тряслись в скрипучей арбе по улицам Галаты, а потом чужие слуги, прячась в темноте и воровато оглядываясь, сталкивали их с берега в воды залива и морщились, когда дух крови ударял им внос.
Глава 7
Когда Берест опьянел от выпитого вина, боль в плече немного приутихла, зато пробудился голод, и игрец вспомнил, что с утра ничего не ел. И он подвинул к себе блюдо с жареной рыбой и луком. Ингольф же, который сидел рядом, налил игрецу еще вина и сказал:
– Пей! Это принесет тебе силы. У Иеропеса хорошее вино!
И игрец пил.
Старик Гёде сидел в обнимку с Иеропесом, оба были сильно пьяны. Гёде рассказывал:
– Я заколол его вилкой для мяса! Да, да! Обыкновенной вилкой для мяса. Я тогда был молод, и он был молод. Но я – это был я, а он был королевским любимчиком. Имя его не помню – не то Крафтунг, не то Штаркунг, а может, даже на конце было «линг». Я помню только прозвище любимчика – Сердцеед. Так его звали потому, что он, красавчик, каждую ночь пожирал сердце одной из красавиц.
Иеропес слушал, кивал головой, но в пьяных глазах его было неверие – много всяких небылиц он уже слышал от варягов и русов.
А Гёде продолжал:
– Он был бес, говорили позже те красавицы и удивлялись – как это удалось приколоть беса обыкновенной вилкой для мяса. Да, да! Так уж нескладно вышло…
И качал Гёде головой.
– Вся моя жизнь после этого потекла по иному руслу. Я попал в опалу, и меня искали повсюду королевские слуги. А прятался я в лачугах у рыбаков. Те рыбаки корили меня, говорили: «Всему виной – твое пьянство». Но это девки подвели меня. Знаю! И вилку они вложили в руку.
– Девки? – оживился Иеропес и крикнул мальчику: – Эй! Позови Димитру…
– Да, девки. Там были две с недоеденными сердцами. – Гёде налил в кубки вино. – Выпьем за Данию, брат Иеропес! Ты не знаешь, какая это красивая страна… Я бежал из нее глухой ночью, когда королевские слуги крались к моему тайнику. Я связал веревкой две пустые бочки и кинулся с ними в волны… Выпьем!
– Хорошо рассказал! – похвалил Гуго. – Осадим сейчас Константинополь! Никто не осаждал его, вооруженный вилками для мяса. А мы осадим. Неси, Иеропес, вилки…
Берсерк был уже пьян. И всякий раз, когда Гуго напивался, он призывал к осаде Константинополя.
Здесь в таверну вошла танцовщица. И при виде ее восхищенный Гёде сказал берсерку:
– Что тебе Константинополь! Вот бы кого осадить.
Гуго мутными глазами посмотрел на девушку и снова потянул к себе кубок с вином.
– Эх, Гуго!.. – вздохнул отец Торольв. – Хорош ты в битве, но слаб за столом. Не умом живешь – желудком.
Танцовщица, одетая во все красное, – от пурпурных сапожек до алой ленты в черных волосах – тихонько позванивая колокольцами бубна, прошла между столов, Прошла, как проплыла. И волосы ее не шелохнулись. Зато колокольчики звонили по-разному: возле Ингольфа тихо звучали, мягко и с сожалением, возле Торольва едва слышно, рядом с игрецом и Эйриком взволновались бубенцы и залились, и засмеялись, перед Гёде притихли, вздохнули несколько раз, а для Гуго никак не звонили – смолкли колокольцы.
– Станцуй нам, Димитра, – сказал Иеропес и поднес танцовщице свой кубок с вином.
Она отпила глоток и вернула кубок. Она прошла по кругу тем же плавным шагом, негромко постукивая бубном о колено, она приостановилась возле игреца и задержалась взглядом на его лице. Глаза ее при этом заметно заблестели, а губы дрогнули, готовые улыбнуться, но не улыбнулись. Потом, видно, хмель ударил ей в голову – озорные искорки всколыхнули покой черных глаз.
Гёде толкнул Гуго в плечо и сказал:
– Смотри, как она его одарила! А он будто и не заметил. Учись, брат, у игреца водить любовь.
Димитра опять подошла к Иеропесу.
– Как я могу станцевать? – спросила она, взглянув на Береста. – Ведь мальчик сегодня не играет. А вон тот, беленький, что играл в прошлый раз, уже не просит флейты.
Тогда Иеропес и все, кто был, просили игреца:
– Сыграй…
Но тот отказался. Он ответил, что ему трудно даже приподнять левую руку, что рана в плече горит огнем. Сказал, душа не ищет флейты, когда в теле жар.
Здесь Гуго тяжело привстал:
– Я сыграю на ней!..
И он, расставив ручищи, пытался облапить бедра Димитры. Танцовщица же отступила, и Гуго повалился под столы и лежал там с глупой пьяной ухмылкой, пока его не унесли в комнату со щеколдой.
– Эх, Гуго!.. – сказал отец Торольв. – Грозен ты в битве, но жалок возле вина.
Игрец поднялся из-за стола.
– Я попробую. Дайте флейту.
Он, покачиваясь и придерживаясь за столы, вышел на круг и сел на пол недалеко от очага. Здесь было теплее, а игреца уже начинал брать озноб.
Иеропес сам принес ему флейту.
И Берест заиграл, как мог. Но все одобрительно зашумели и сказали, что никогда еще не слышали от игреца такой нежной музыки. Мальчик же сел возле него и внимательно следил за его пальцами. Мальчик сказал игрецу, что Димитра хотела исполнить быстрый танец огня и поэтому оделась во все красное, но под эту музыку можно исполнить только медленный танец заката. «Да, она танцует закат!» – узнал мальчик и
