— Ты ошибаешься! — тапирец сделал шаг вперед, его глаза, затерянные в дебрях грязных косм, сверкали. — Разговор только начинается, клянусь ранами Спасителя!
— Не тебе бы клясться Его ранами, после того как ты только что ограбил один из домов Его.
— Мы с Ним сами посчитаемся, там! — тапирец поднял руку к потолку.
— У Спасителя с разбойниками свои счеты, не забывай, кто висел рядом с Ним на Голгофе.
Настроение присутствующих было неопределенно. Конечно, тапирец вел себя дерзко, но трудно было не признать, что у него есть для этого основания. Самоуправство Весельчака Анри перестало казаться заслуженным и уместным.
— Не мне одному желательно было бы узнать, куда уходят наши денежки, на которые ты каждый раз накладываешь лапу.
Анри выглядел вполне спокойным.
— И ты и все остальные прекрасно знают, для чего я беру с ослиной шкуры такую долю. Себе я не присвоил и полцехина. Можете выставить выборных, и пусть они обыщут мою келью.
— Нет, ты не уйдешь от разговора, мы хотим знать, существует ли в самом деле этот таинственный покровитель, а если существует, почему он не хочет познакомиться еще с кем-нибудь из нас, честных добытчиков.
По лицу Весельчака пробежала легкая тень, он тоже почувствовал, что мнение большинства сейчас не на его стороне. Надо было что-то предпринимать, причем быстро.
Анаэль с понятным интересом следил за развитием событий. Он еще не решил, на чью сторону ему встать, если возникнет схватка. Кажется, все же, что смерть Анри наиболее предпочтительный результат. Шайка просто-напросто распадется.
Весельчак полностью повернулся к своему собеседнику.
— He кажется ли тебе, что ты суешь нос не в свое дело? — спросил он у тапирца.
— Нет! — заорал тот, хватаясь за рукоятку своего кинжала. Что он хотел сделать, так навсегда и осталось неизвестным, потому что Анри одним движением распахнул плащ и метнул ему в грудь свою мизеркордию. С характерным чмокающим звуком она вошла прямо в солнечное сплетение неудачливого бунтовщика. По стенам и потолку метнулись крылатые тени, произошло множественное растерянное движение вокруг костра.
Брат бросился помогать брату, но его тут же сбили с ног и связали.
Порядок восстановился, правда настроение основной массы от этого не улучшилось. Анри продолжал оставаться полноправным хозяином в этом подвале, но вряд ли кто-то был этому очень рад.
Пользуясь случаем, Анаэль указал Анри на ящик с мощами.
— Позволь мне это взять себе?
— Если никто больше не претендует.
Ящик со старыми костями никого не заинтересовал.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. СЫНОВНЯЯ ПОЧТИТЕЛЬНОСТЬ
На следующий день Анаэль попросил вожака, чтобы тот отпустил его в Бефсан.
— Зачем? — спросил тот, но особого интереса в глазах его не было.
— Разумеется, пусть Кадм меня сопровождает.
— Зачем тебе туда?
— Мне кажется я придумал, как добыть немного денег.
— У тебя не получится. Денег в твоем родном городе не добыть. Горожане там беднее церковных мышей. А те, у кого, может быть, есть деньги, научились их прятать.
— Позволь мне все же попробовать, и ты убедишься, что мне можно доверять.
Весельчак ответил не сразу. Ему не хотелось отпускать этого урода, но никаких оснований задерживать его не было. После вчерашней истории Анри не хотелось выглядеть самодуром.
— Ну, хорошо, попробуй. Если тебя поймают и повесят, потеря будет невелика. Кроме Кадма, с тобой пойдут еще два человека. Я готов смириться с тем, что тебя повесят, но мне бы не хотелось, чтобы ты сбежал.
Другого напутствия Анаэль и не ожидал.
На закате отправились. Дороги промерзли, в выбоинах блестели ледяные перепонки. Созвездия проступали на небе, как иглы сквозь темнеющий бархат. Посвистывал не слишком сильный, но при этом совершенно пронизывающий ветерок. Ни огонька во всей округе. Даже грабителю и убийце такая ночь должна была бы показаться мрачной. На эту тему и высказывался Лурих — рыжеволосый туповатый германец, непревзойденный арбалетчик. Кадм помалкивал, Анри сказал ему, что Анаэль сегодня обязательно попытается бежать, и тот напряженно ждал, когда пятнистый начнет это делать.
Приблизительно в полночь подошли к городу. Крепостные ворота оставили справа от себя, держа направление к тем кварталам, что располагались за стенами города. Были слышны колотушки ночных обходчиков. Полаивали собаки.
Скоро четверка подошла к дому, где несколько месяцев назад Анри обменял глиняный кувшин на серебряную монету. На этот раз дом горшечника Нияза остался в стороне.
— Это сарацины? — тихо спросил Лурих.
— Конечно, — также тихо ответил Кадм. Давно пора было бы усвоить, что мусульманам на территории Иерусалимского королевства приходится селиться в отдельных кварталах, а если городок небольшой, то именно им выпадала честь жить вне его стен.
Анаэль уверенно шел по извилистой тропке, так уверенно и быстро, что это заставляло спутников нервничать.
— Куда мы идем? — не выдержал германец.
— Уже почти пришли.
Вода в ручье замерзла лишь по краям, появившаяся луна освещала ручей таким образом, что казалось у дальнего берега затоплена сабля из светлой сирийской стали.
— Тихо! — поднял руку Анаэль.
Все, кажется, было в порядке, ни одного подозрительного звука, ни одной сомнительной тени.
— Заряди самострел, — велел Анаэль Луриху, — и дай мне.
— Это мой самострел, я его никогда не выпускаю из рук.
— Тогда становись у меня за спиной и если собака на меня все же бросится — не промахнись.
— Я никогда не промахиваюсь.
— А почему ты говоришь, собака… — сбивчиво прошептал Кадм, его мучили неопределенные подозрения. — Ты что, бывал здесь раньше?
— По-соседски.
— А-а, — протянул надзиратель, начиная что-то понимать, — а они, эти соседи, богатые?
— Сами они так или иначе ничего не отдадут, но где-то в доме должен быть тайник. Кажется, возле дымохода.
— Понятно.
— Пошли.
Немного поковырявшись кинжалом, Анаэль открыл калитку в глинобитной стене и, выставив кинжал перед собой, негромко позвал:
— Чум, а Чум!
В непроглядной, пахучей глубине красильщикова двора, зародилось какое-то небольшое движение, что-то грохнуло, что-то тихо повалилось, послышалось нарастающее дыхание, и вдруг перед Анаэлем появилась громадная собачья голова, изрыгающая облака белого пара.
— Чум, Чум! — пес на мгновение замер, а потом радостно взвизгнул. Над ухом присевшего хозяина прошелестела короткая арбалетная стрела и попала собаке точно в пасть.
Через несколько секунд в доме красильщика Мухаммеда уже вовсю царствовали ночные гости. Сам красильщик валялся на полу в изодранной рубахе и клялся всеми самыми страшными клятвами, что ни денег, ни чего-либо ценного в доме нет. Лурих приволок за волосы из дальней комнаты онемевшую от ужаса дочь и бросил ее на пол рядом с отцом.
— Подумай, старик, что мы можем с ней сделать, если ты сейчас не отдашь нам те монеты, что припас ей в приданое.
