фотосессии общие я организовывала, и они вместе даже чего-то вели! Сборные концерты, не самые ответственные, конечно. Им всем, таким, обязательно сцену подавай! Они вне сцены себя не видят!
– Да ты мне напомни, какая она!
Лариса махнула рукой:
– Чего там напоминать, сейчас явится. Готовьтесь.
Маня вдруг вспомнила:
– Даша, что ли?.. Или как ее?..
– Ну конечно! Он, видишь, для нее даже дом построил. Вернее, это она построила.
– А она… здесь живет?
– Она тут и живет, – сказала Лариса, и лицо у нее передернулось. – Сережа наезжал только. Он же работал день и ночь, уставал, вот ты себе представить не можешь, как он уставал!
– Я могу представить, – пробормотала Маня. – Очень даже могу.
– У него было пять съемок в неделю! Только съемок! Это если не считать всяких дополнительных историй, вроде концертов, гастролей, корпоративов! Он же в любую работу лез! Я ему сто раз говорила – так нельзя, ты себя загонишь, нужно отдыхать, но он никогда же не слушал, никогда!..
Она стащила бант со своих необыкновенных волос и смяла его в кулаке.
– Я ему говорила – давай я тебя в отпуск отправлю, Сережа, ну хоть дней на десять, недели на две! Съезди один, побудь на солнышке, поспи, поешь! Куда там!.. Ему зарабатывать надо! Конечно, надо! Никаких его заработков не хватит, если такие дома возводить, он же нефтью не торгует! Он за гонорары работает! А каких гонораров на это хватит?!
Маня помотала головой – нет, не хватит гонораров!..
– А эта ему все новые счета предъявляла! Все ей мало! Только этот дворец отгрохали, как она сказала, что здесь одни сплошные гопники и голодранцы по соседству, а ей надо в «поселок миллионеров», который Прохоров строит! Там-то приличные люди!
Лариса говорила громко, голос дрожал, и Маня подвигалась к ней и пыталась взять за руку, чтоб успокоить немного. Алекс поднялся с дивана и куда-то пошел. В этом громадном зале, открытом солнцу и деревьям со всех сторон, люди казались мелкими, как муравьи. Муравей Алекс полз по черному плиточному полу.
– Я все боялась, что он не выдержит, инфаркт схватит или еще что похуже. И зря боялась, Манечка! Его какой-то псих застрелил. Очень просто и очень быстро.
И тут Лариса зарыдала.
Она рыдала совершенно по-бабьи, с подвываниями, в кулак, в котором был зажат ее черный атласный бант, и Маня знала, что ничего нельзя поделать. И помочь ничем нельзя.
– Слушайте, ну хватит уже, а?! – звонко закричали откуда-то. – Хватит вопить, сколько это будет продолжаться?! Я же сто раз просила! Не нужно сейчас демонстрировать ваши долбаные эмоции! Я все равно не оценю, а Балашова нету!
Лариса подавилась слезами и закашлялась, и Алекс, взявшийся невесть откуда, сунул ей под нос стакан, в котором плескалось нечто мутное и вонючее.
Лариса замотала головой, оттолкнула стакан, но Алекс твердо взял ее за руку.
По хрустальной лестнице, которая словно парила в воздухе у них над головами, прошлепали босые ноги, что-то грохнуло, обвалилось, и перед ними из солнечного воздуха возникла девушка.
Нет, подумал Алекс в смятении. Не девушка. Если б я не был писателем, я подумал бы – греческая богиня. Для писателя такое сравнение банально. Не годится.
– Послушайте, что вы все время ревете?! Я вас просила не реветь! Меня затрахали ваши вопли, сопли и слюни!
Лариса пила мутную жидкость из стакана, зубы выбивали по краю мелкую дробь.
– А вы кто? Как вы сюда попали? Я сто раз сказала Гале, чтоб не пускала никого! Вы что, любоваться на меня приехали? Ну, полюбовались?! И хватит, все, давайте, валите, валите!..
Девушка была так прекрасна, что от нее невозможно было оторвать глаз – на самом деле. Все хотелось смотреть и смотреть. Даже то, как маленький капризный рот выплевывает оскорбительные слова, было прекрасно.
– Моя фамилия Покровская, – немного неуверенно представилась Маня, как будто сомневаясь в том, что она именно Покровская. Красота девушки произвела на нее сокрушительное впечатление. – Я автор детективных романов.
– Здесь вам не роман и не детектив, ясно? Послушайте, это ведь свинство с вашей стороны! У меня несчастье! Я вас не звала. И вас тоже!
Тут она повернулась к Алексу и замерла.
Гневное, капризное, черт знает какое выражение вдруг стекло с ее лица, мелькнуло удивление, потом узнавание, и она неуверенно улыбнулась. Она улыбнулась так, что Маня невольно следом за ней улыбнулась тоже. На щеках у девушки образовались очаровательные, милые, славные детские ямочки, и прекрасное лицо стало
Если бы Алекс не был писателем, он бы так и подумал –
– Послушайте, вы же Алекс Лорер. Я вас все время теперь читаю! Вы же модный! Мы с Сережкой вместе читали. А он мне не говорил никогда, что знаком с вами. Вот негодяй!..
– Я не знаком с Сергеем Балашовым.
– Да, – согласилась девушка легко, – это точно! Он бы нас тогда обязательно познакомил.
Она протянула узкую, смуглую, изумительную руку:
– Я Даша. Очень приятно.
Алекс пожал ей пальцы, едва удержавшись, чтоб не наклониться и не поцеловать их.
Маня сопроводила это долгое рукопожатие долгим взглядом и таким же долгим взглядом посмотрела на Ларису. Та мрачно покосилась на нее и залпом допила из стакана.
Даша ни на ту, ни на другую не обращала никакого внимания.
– Вы садитесь, Алекс. Я сейчас попрошу подать кофе! Вы же из Франции, да? Там вкусный кофе! Хотя самый вкусный, конечно, в Италии, на Плаццо де Навоне! Я никогда не забуду, какой там кофе!.. Ну, в этом кафе с полосатыми тентами!
Босые ноги протопали по плитке, мелькнула матовая смуглость рук, ямочки щек, шелковая гладкость волос, и Даша с ногами забралась на широкий стул возле огромного стеклянного стола.
– Идите сюда!..
Она была в джинсах и коротенькой маечке, открытой и соблазнительной, но в меру. Щиколотки, локти, запястья, грудь – все было безупречным.
– Послушайте, как странно, что вы приехали! И нам даже не поговорить толком, – Даша легонько вздохнула, рассматривая Алекса очень близко. Видимо, была близорука. – У нас же такое несчастье, вы знаете.
– Знаю, – согласился Алекс.
– И я все никак в себя не приду. – Она пожала плечами, как бы удивляясь, что никак не может прийти в себя. – Говорят, после таких несчастий самое главное – продолжать жить, вот я и продолжаю, а мне все мешают!
Тут она вспомнила про Ларису, которая ей явно мешала «продолжать жить», и заглянула за Алекса.
– Послушайте, ну что вы там стоите? – спросила она почти ласково. – Ну вам же здесь нечего делать! Вы уже все сделали, уезжайте теперь! И не надо все время рыдать! У меня от ваших рыданий голова кружится. Я по лестнице не могу нормально ходить.
И, решив, что Ларисе вполне хватит ее заботы и внимания, вновь вернулась к Алексу. Чуть повозилась, устраиваясь удобнее, опустила подбородок на кулачок и стала смотреть ему в глаза.
Маня Поливанова в отдалении судорожно поправила круглые очки.
– Нет, вы не подумайте, что я какая-то бездушная. Совсем нет! Конечно, Сережку жалко очень! Я поплакала о нем, и еще поплачу. Но нельзя же теперь все время рыдать! Вот у вас в последнем романе он тоже погиб, она осталась, но ведь так и было предначертано, правда? И там все дело в том, что нельзя
