Она сунула ноги в шлепанцы и зашаркала в сторону ванной. У нее на пути на полу валялись джинсы, и она долго не могла понять, как их обойти.
– Зачем ты встала?
Маня, не отпуская голову, подбородком показала на дверь. В голове что-то брякнуло и покатилось.
Алекс подошел, обнял ее и довел до места.
– Сама справишься?
– С ума сошел?
Потом она некоторое время рассматривала себя в зеркале. Ничего особенно страшного там не отражалось. Конечно, на виске заметны ссадина и синяк, уже налившийся чернотой. В середине синяка было больно и как будто мягко, она понажимала. Всякий раз, когда она нажимала, голову, словно обручем, опоясывало болью. Странно. Ничего не должно быть мягкого, там же одни кости! Под глазами круги, да и черт с ними. Просто ей понадобятся очки с темными стеклами, у нее таких полно.
Еще… Она повернулась и, сосредоточенно сопя, попыталась рассмотреть себя сзади. В голове опять стало больно и захотелось закрыть глаза. На спине мелкие порезы, довольно много. Придется какое-то время спать на животе.
…Матерь Божья, о чем я думаю?! Это все не имеет никакого значения! Меня сюда, в ванную, только что привел Алекс! Мне ничего не приснилось и не привиделось! Он меня спас, остался со мной и ночью пел про лису! Он все-таки вернулся ко мне из Парижа и пел колыбельную!
– Маня? Как ты там?
– Прекрасно, – отозвалась Поливанова хрипло, но бодро.
Это он! В самом деле он!
Она вывалилась из ванной, чуть не стукнув его по носу. Все это время он торчал под дверью, что ли?..
Она с разгону обняла его, пристроила подбородок на плечо и замерла.
– Ну что?
– Вот так бы стоять всю оставшуюся жизнь, – призналась Маня. – И хорошо. А то, – она подняла голову, – очень болит. А если потрясти…
– Не надо трясти! И приготовься, дальше будет еще хуже.
– Откуда ты знаешь?
Он взял ее за затылок и уложил обратно на плечо.
– Оттуда, что меня тоже когда-то били.
– Меня не били, – возразила Маня и улыбнулась. – Меня стукнули.
Он был в джинсах и без рубахи, и Маня, сообразив, что этим можно воспользоваться, засунула ладонь ему в штаны и погладила там, куда сумела достать.
– Маня.
– М-м-м?
– Что я должен теперь делать?
Она пожала плечами, но гладить не перестала.
Если б он знал только, как постыдно, ужасно и несовместимо с женским достоинством она по нему соскучилась!..
– Маня. Я тебя прошу.
– Ты пел песенку про лису? Или мне приснилось?
Он вздохнул и прижал ее покрепче. Может, если прижать очень крепко, она не сможет шевелиться? И перестанет его… трогать?
– Я пел тебе песенку про лису, – сказал он с отчаянием, потому что стало только хуже. Теперь она вся прижималась к нему, голая, теплая, растрепанная. Он повернул голову и поцеловал ее в висок, туда, где болело.
– Как хорошо, что ты… – она хотела сказать «вернулся» и в последний момент передумала. Все-таки она до конца не уверена, вернулся ли он, и Алекс это понял.
Он всегда понимал ее не то что с полуслова, но и вообще без всяких слов.
…Она не верит тебе и правильно делает. Она сомневается в тебе, и так будет продолжаться еще долго, если не всегда.
Полгода назад ей бы и в голову не пришло сомневаться!
Ты сам этого хотел – свобода, свобода мерещилась тебе, какая-то неслыханная, небывалая!.. Ведь так не бывает, чтоб человек был свободен… как мустанг в степи или бабочка-капустница!
Ты же писатель! Почему ты не понял этого раньше – ну, хотя бы на один день? Если б понял, она сейчас не сомневалась бы в тебе.
Он еще раз поцеловал ее в висок вполне отеческим поцелуем, погладил по голове и отстранился.
Маня смотрела на него близорукими глазами, очень серьезно.
Он прятался, отворачивался, отводил взгляд. Не нужно, чтобы она видела его таким… слабым.
– Пижаму или халат? Давай я тебе помогу.
– Ты меня с кем-то путаешь, Алекс, – сказала она грустно. – Я не ношу ни пижам, ни халатов.
Катя, громко дыша, качала железную палку, к которой тросами были привязаны толстые железные пластины – это называлось выжимать груз. Пот тек по лбу и скатывался за ухо. Время от времени она пыталась его вытирать, но ладонь тоже была совершенно мокрой. Живот как-то на редкость некрасиво выпячивался – горой.
– И р-р-раз! – выкрикивала время от времени тренер Анжела, которая пританцовывала рядом с Митрофановой. – И два! Медленней, медленней! Работайте медленней! Приветик, Анечка! Чмоки! И тр-ри! Еще медленнее! Не забываем, что на вдохе максимальную нагрузку даем!.. И р-раз!..Терпим, терпим!
Митрофанова терпела изо всех сил.
Когда силы кончились, она села на узкой клеенчатой лавке и свесила голову. Дышать не получалось совсем, а ноги сами по себе продолжали двигаться, как бы выжимая груз.
– Ничего-ничего! – весело проговорила Анжела. – У нас еще два подхода, а потом дорожка, и на сегодня все!..
Митрофанова кивнула, не глядя на нее. А чего на нее глядеть-то? Анжела была хорошенькая, гладкая, смуглая, совершенная во всех местах, где только женщине требовалось совершенство! Она каждый день меняла свои спортивные наряды, появлялась то шортах, то в облегающих брючках, то в блестящих комбинезонах, то в купальниках, и Митрофанова тайно и страстно мечтала стать когда-нибудь такой же прекрасной и уверенной, гарцевать, высоко вздымая безупречные загорелые бедра – просто так, от избытка энергии, и чувствовать себя в купальнике не студнем, завернутым в полиэтилен, а прекрасной красавицей!..
Что-то Маня не отвечает на звонки. Вчера Митрофанова ей звонила-звонила, телефон был выключен, и сегодня с утра тоже.
Должно быть, страдает по своему Алексу Шан-Гирею и совершенно забыла думать о том, что Владимира Берегового нужно спасать.
Впрочем, в вопросах спасения кого бы то ни было Маня Поливанова, писательница Покровская, всегда была номером один. Одно слово – святая.
Перетерпев пытку на тренажере, Катя двинулась к беговой дорожке. Вернее, не сама двинулась, а ноги понесли, она даже пару раз споткнулась.
– Ну, сейчас самый простой режим, – приговаривала Анжела, накручивая таймер, – просто для релаксации.
Бежать для того, чтоб расслабиться – вот этого Митрофанова совсем не могла понять.
Откровенно говоря, в непростом, но очень важном, а главное, модном деле, которое именовалось «здоровый образ жизни», она многого не могла понять!..
Вот например, в этом фитнес-клубе, недешевом и хорошо оборудованном всякими дьявольскими орудиями, потело, сопело и кашляло сразу несколько десятков человек. Все они переходили от одного пыточного станка к другому, и Катя точно знала, что ложится лицом вниз на ту же самую лавку, где только что лежал бледный юноша – потел, сопел и кашлял! Столь близкое, почти интимное соседство с юношей и прочими спортсменами оздоравливает или все же нет, вот чего Митрофанова никак не могда понять.
