Масккостюм – в просторечии «маскарад» – абсолютно не защищает от неживой и примитивной природы, он лишь отпугивает существ с какими-никакими мозгами. Мыслящий мозг, попадая во внешнее пси-поле костюма, теряет объективность визуального восприятия, глаза вместо носителя «маскарада»» видят что-то страшное. Глаза транслируют в мозг тот образ, встреча с которым наиболее нежелательна для существа- наблюдателя. Травоядные видят плотоядных, хищники бегут от еще более страшных хищников, люди... У людей сложнее. Неверный муж, нарушая брачный договор, отправляясь к любовнице, увидит вместо встречного человека в «маскараде» образ своей алчной женушки. Если, конечно, грех нарушения брачных обязательств самый серьезный для данного индивидуума. А бывало и так, что убийца видел под воздействием пси-полей свою искалеченную жертву, восстающую из гроба, убегал, сломя голову, и, убежав от видения, накладывал на себя руки. Случалось и такое, что замороченные видением люди погибали на месте от инфарктов, инсультов, кровоизлияний в печень. И вообще-то власти правы, что заменили штрафы за ношение «маскарада» принудительной трансплантацией в свою пользу.
Распаковывая «маскарад», Ума невольно вспомнила свод законов о карательной трансплантации, и единственная почка женщины отозвалась тоскливой болью. От болезненных мыслей Уму отвлек оживающий по воле бортового биокомпа робот.
Забортный робот – глаза, уши и руки бортового компа – неуклюже встал, пред ним открылся входной люк, и робот, оправдывая свое название, полез за борт проверять состояние внешней обшивки. Более совершенный «забортник» справился бы с осмотром за минуты, а этот человекообразный на своих двух ходовых конечностях возиться будет часа два.
«Маскарад» прилип к женскому телу. С безымянного пальца правой руки Ума стянула вдовье золотое кольцо, вместо него надела колечко-«берегиню», которое вне флаера возьмет под контроль деятельность организма пассажирки. Избави бог, если что-нибудь с Умой случится – можно будет надеяться на какую- никакую помощь грузного «забортника».
К поясу Ума прицепила лучемет торговой марки «бластер». С другого бока прилепила мини-контейнер для почвы и совочек. Как минимум, месяц впереди для выполнения первого этапа – забор грунта – последней воли завещателя – помещение инопланетного грунта в склеп. Месяц, а то и больше впереди, и так хочется побыстрее закончить с первым этапом самой последней воли и оставшееся время скоротать в утробе флаера под защитой всяческих контуров.
За бортом хмурилось чужое небо. Чужие камни под ногами пришелицы Умы лоснились от влаги. Шлепал по чужим лужам робот, совершал обход флаера, который как будто бы срастался с камнями, подстраиваясь под их серо-черные цвета и создавая оптическую иллюзию шершавости. Ума поежилась. На ее поеживание масккостюм отреагировал автовключением дополнительной функции «доброе тепло». Согреваясь, Ума пошла. Осторожно, с камня на камушек, словно по ступенькам, поднималась Ума на гребень. Как символично все получается – чтобы выполнить финальную прихоть завещателя и, фигурально выражаясь – «перешагнуть последнюю ступень», приходится буквально взбираться по камням-ступеням.
Ума взобралась на каменную гряду и грязно выругалась – чтобы добраться до почвы, придется не только спуститься по более крутой грани гребня, но хилять еще метров сто по природной брусчатке, а потом выпалывать мокрые травы. Высокие травы и редкие деревья растут за пупырчатым каменным панцирем. Чужие травы придется выдергивать, чтобы добраться до грунта, где, весьма возможно, копошатся чужие черви, тьфу! Какая гадость!
– Будь ты проклят, вонючий старый хрыч, съеденный тутошними червями, и поделом! – высказалась в сердцах Ума, развела руки в стороны, и, неумело балансируя, начала спуск.
5. Пилигрим
В редколесье все видно на большие расстояния, а посему берсерка я заметил издалека. Оживший мертвец сидел на корточках у границы камней и трав. Живой труп осторожно и не спеша выдергивал пучки травы с корнем, чтобы потом брезгливо отбросить их от себя подальше. Он как будто расчищал место себе для могилы. Он! Это точно был он! Не полупрозрачный мираж, не привидение, а неупокоившийся мертвец во плоти, невероятная, невозможная, но объективная реальность.
Я заметил ожившего покойника, которому, как последний дурак, рассказал о себе лишнее в бытность его теплокровной особью, и у меня на миг перестало стучать сердце. Что-то оборвалось во мне. Привычная картина мироздания обернулась рассыпанным пазлом. Глядя в ту сторону, где среди редких деревьев был отчетливо виден мой вчерашний материализовавшийся страх, недостойный истинно верующего, я продолжал по инерции переставлять ноги до тех пор, пока на наткнулся плечом на сучковатый корявый ствол засохшего дерева.
Острый сук воткнулся в мое плечо и будто бы нажал потаенную кнопку «пуск». Остановившееся на объективно краткий миг, субъективно сравнимый с безднами бесконечности, мое ошалелое сердце заработало в сумасшедшем ритме. Догоняя такты сердечных ритмов, включились в работу ноги и понесли меня, куда глаза не глядят. А глаза продолжали глядеть в ту сторону, где, сидя на корточках, дергал траву мертвый берсерк.
Я бежал, задыхаясь и спотыкаясь, натыкаясь на сухие и гибкие стволы и стволики редких деревьев, падая во влажные травы и поднимаясь, я бежал прочь, но не без оглядки, а с вывернутой до предела шеей.
И все-таки меня, последнюю надежду Непокоренных, готовили к акции воистину Великие Люди! Многолетний труд Гениальных, с большой буквы, Учителей и Опытнейших, с заглавных литер, Инструкторов все-таки не пропал даром! Моя живая плоть в панике убегала от ожившей мертвой плоти берсерка, в моем сознании властвовал первобытный страх перед неведомым и необъяснимым, картина привычного мира, рассыпавшись в прах, обратилась в пепел, а руки, мои тренированные руки, словно пара дрессированных змей, выживших после эмоционального взрыва, отлепили от ремня флягу, ножик с несерьезным лезвием, пищалку для отпугивания диких зверей, отбросили все, в данный момент лишнее, быстро и споро, после чего расстегнули пряжку.
Руки сложили ремень петлей, я споткнулся в который уж раз, в очередной раз упал, петля из ремня осталась в правом кулаке, левая ладонь скользнула по траве, кожу случайно оцарапал камешек размером и весом с пряжку ремня, пальцы сжались, подбирая сей нужный им камушек, и ледяным душем на меня снизошло озарение – я понял, зачем моим дрессированным рукам понадобились петля из ремня и камень! И я поверил умным рукам, я им отдался, наперекор глупому мозгу, который все твердил и твердил, мол, нельзя убить мертвого, дескать, это все равно, что оживлять живого, это бессмысленно!
Следя за руками, я развернулся. Благодарно заныла шея. Ее мышцы получили возможность расслабиться, ибо теперь я бежал именно туда, куда все время смотрели мои глаза.
Я бежал обратно, к мертвому берсерку, рвущему траву, и каждый мой последующий полушаг- полупрыжок был осторожнее предыдущего. Я спотыкался все реже и реже, на стволы я больше не натыкался, я все круче и круче горбил спину, приседая на бегу все ниже и ниже. Когда между мной и берсерком оставалась приемлемая для пращи дистанция, я прекратил частить ногами. Я крался к нему тихо-тихо, низко-низко пригнувшись, перемещался от дерева к дереву, по возможности, прячась за ними, выбирая наилучшее свободное от деревьев пространство для броска, сокращая приемлемую дистанцию до оптимальной.
Праща – одно из самых примитивных и самых сложных для освоения орудий войны. Опытный пращник способен посоперничать в эффективности и со снайпером, вооруженным специальным огнестрельным оружием. Опыт обращения с пращой у меня есть, среди прочих опытов мне его прививали долгие годы. Взвешивая на ладони камень, я знаю, с какой силой следует крутануть ремень. Я определяю на ощупь аэродинамические причуды любого боеприпаса. Почти любое тонкое и гибкое подручное средство я мог бы использовать для метания. А уж собственный ремень мне, конечно, знаком и привычен.
Камень в петле, раскручиваю ремень, и... И все же, можно ли убить мертвого? Возможен ли парадокс смерти умершего? А вдруг? Ведь и живой мертвец не что иное, как парадокс парадоксов... Раскрутил ремень, метнул вместе с камнем все свои сумасшедшие размышления, по-прежнему доверяя только рукам, и...
И камень, просвистев свою песню полета, ударился о височную кость живого покойника, и, косо отрикошетив, упал в траву. А голова трупа дернулась так же, как полагается живой голове после подобного попадания твердым в висок. Голову откинуло к плечу, и вчерашняя сквозная рана от луча бластера на шее стала видна гораздо отчетливее.
Берсерк сидел на корточках и поэтому свалился мягко, как куль. Завалился набок, поджатые ноги так и
