нему. Двигаюсь с минимальной скоростью. Вышагиваю «от бедра», вынося согнутую ногу по дуге наружу, ощупав пяткой траву, прежде чем перевалиться на носок, сделать шаг.

Как назло, ветерок разыгрался, зашуршал листвой, взбаламутил травы, смешал воедино и без того еле различимые черно-белые оттенки сумрака. Вихревые воздушные ручейки пронесли мимо ноздрей мешанину запахов. В букете лесных ароматов возник мускусный оттенок. Мускусом пахнет затаившаяся или где-то рядом, или где-то далеко волосатая змея.

Строго говоря, где-то поджидает в засаде мясную добычу вовсе не змея с волосами. На самом деле, мускусом слабо пахнет от безногого млекопитающего. В языках, которые нами, аборигенами, позабыты, наверное, существовало персональное название для этого зверя. Теперь же зверюга переименована в «змею», по аналогии с ползучими гадами, обитающими на родной планете захватчиков. Теперь их языки стали нашими. Меня, кстати, радует, что я думаю и общаюсь на родном Сестре языке.

Останавливаюсь. Ибо самое разумное – дождаться восхода лун. Хотя бы первой из двух. Волосатые змеи вырастают в длину до восьми метров, жиреют до тонны. Они всеядны и малоподвижны. Сейчас главное, не оказаться вплотную к алчущей разнообразить свой рацион зверюге. При свете солнца и в сиянии лун не заметить волосатый желудок трудно, уйти от него легче легкого, а сейчас, в призрачном сумраке, можно и угодить под медлительный, но мощный удар волосатым хвостом.

Мускусом пахнут не только мегазмеи, но и вкусные земляные грибы. Однако, меня, царя здешней природы, фиг обманешь соблазнительной идентичностью. Грибы пахнут менее резко, и повадки змей в сумраке мне известны. Представляю, как жирная колбаса втиснулась в подходящую ложбинку и лежит в ней, точно в окопе. Сумрак слил воедино травы и волосатость, спутал, не отличишь, час сумрака – час змеи. – Глотая слюни, она поджидает добычу, а я жду восхода ночных светил. Хотя бы первого.

Стою одеревеневши, наблюдаю за игрой серых пятен, нюхаю ветер, вслушиваюсь в ассорти звуков и слышу... как будто дождик: шур-шур-шур зашуршало в траве. Автоматически расшифровываю аудиоинформацию: стадо молодых диких свинок соблазнилось запахом аппетитных грибов. Их дружное шур-шур затихает поодаль и сразу: шлеп, визг, лязг, и снова быстрое шур-шур-шур-шур врассыпную. Один глупыш из сообщества молодняка достался на ужин змее. Эволюция преподнесла кровавый урок остальным малышам – остерегайся обманщика сумрака, ежели хочешь выжить.

Хищная мина, можно сказать, сработала, но я остерегаюсь двигаться до восхода первой луны. Стою и прислушиваюсь к чавканью где-то справа, покамест отраженный свет ночного светила борется с пеленой туч. Свет победил, и я пошел дальше.

Первая луна припорошила листья серебром. Вскоре вторая луна добавила в пейзаж золота. К моменту восхода второй луны я уже не шел, а полз.

К гребню из камней, как и планировал, я подполз с фланга относительно точки, где меня морочил пси- примочками робот пришельцев. Серебряно-золотое сияние позволяло ясно увидеть выжженную гарпуном космонавта проплешину в травах и маленькую плешку, оставшуюся после трудов робота. Плешка и проплешина помогли мне сориентироваться, точнее определить то место на гребне-возвышенности, откуда стрелял, где возник космонавт.

Я выполз из влажных трав и распластался на холодной бугристости камней. Ползать по валунам – особенное искусство. Инструкторы советовали наблюдать, как это делают сумчатые бесхвостые ящеры. Подражая бесхвостым, я, плоский и шустрый, вскарабкался на гребень.

Ничего похожего на аэрокатер оккупантов за гребнем не обнаружилось. Все те же камни. Маленькие, побольше и один очень большой, обтекаемо правильной формы, этакая каменная причуда, каприз затейницы природы. А катера не видать. Знать, улетел. Обидно. Знать, не судьба скороспелому плану попробовать осуществиться. Знать, Сестра против того, чтобы я погиб, осуществляя дерзкую задумку.

Лишить космонавта скафандра, добиться физического контакта с ним, того же порядка, что случился у меня с пси-роботом, оставить пришельца живым и дееспособным, чтобы он смог вернуться в свою Вселенную, все это – ПОЧТИ невозможно. А выжить при этом самому – просто невозможно.

Я вздохнул и только собрался встать на ноги, как нечто заслонило серебряную луну. Я припал к камням, приподнял голову – увидел высоко в ночном небе парящую хищницу сову. Наши совы отличаются от птиц прототипов из Вселенной оккупантов размахом крыльев, длиной когтей и объемом желудков. Наши совы лакомятся волосатыми мегазмеями, которых нечаянно занесло на открытое пространство. Но и такой мелочовкой, как я, сова не побрезгует, ежели меня засечет. Хвала Сестре, я весь в сером, с как бы маскировочным в данном случае бугром рюкзака на спине, я плохо различим на коленях, и я умею ползать, как сумчатые ящеры.

Я пополз к лесу, к проплешинам, думая о том, дескать, надо б постараться и отыскать брошенную пищалку, но бродить лишние минуты вокруг этого плохого места только ради поисков, нет, не стоит. Надо спешить, наверстывать километры. В Москву, в Москву!

6. Подпольщики

Август в Москве выдался на славу. Во славу Сестры, как говорили верующие. Давненько не случалось такого августа – ни холодного и ни жаркого, ни дождливого и ни засушливого, такого, прям-таки, образцового августа молодые люди не помнили вообще, а москвичи-старожилы припоминали с трудом. Ах, просто прелесть, что за август!

Цветочек стояла подле окна, кожу ее красивого лица оглаживали лучи ласкового солнца. Она стояла, обхватив узкие плечи чуткими руками, и вслушивалась в шумы города. Слушать жизнь мегаполиса Цветочку мешал голос Старика за спиной:

– Пройдет еще лет сто, и наши потомки будут полностью отождествлять себя с пришельцами. Система ценностей оккупантов, их образ жизни лет через сто окончательно станут нашими. Свои языки мы уже позабыли. Оказалось достаточным раздать всем и каждому телевизоры, круглосуточно транслировать по тысяче каналов программы и фильмы на любой вкус и постепенно сокращать субтитры до тех пор, пока дубляж не потерял всякий смысл. Наши деды усвоили чужую устную речь, нашим отцам вдолбили чужие алфавиты – и все, дело сделано. И мне, и вам приходится общаться на чужих языках. Согласны ли мы, чтобы наши внуки пренебрегли своими корнями и считали себя землянами? Вот в чем вопрос.

С той оконной стороны, совсем близко к стеклу захлопали крылья. «Голубь прилетел», – подумала Цветочек. Голубь был ей сейчас гораздо более интересен, чем агитационные речи Старика. Голубь опустился на слив, и Цветочек услышала, как цокают коготки птицы по алюминию. Словно кастаньеты в руках у бездарного музыканта.

– Я откликаюсь на кличку «Старик», поелику мой средний, по стандартам пришельцев, возраст до их вторжения считался у нас преклонным. Наши пращуры не стремились жить долго, зачем? Способности человека проявляются и плодоносят только в юности, с годами талант тускнеет. Вспомните их Моцарта!.. Как горько, друзья, что приходится брать примеры из чужой истории! Свою-то мы еле помним, а лет через сто совсем позабудем. Наши правнуки будут считать себя колонистами оттуда! У них в Америке негры были рабами, потом назывались «афроамериканцами», сейчас зовутся просто «американцами», так же и наши внуки без всяких экивоков, сами, назовут своих детей «землянами» и будут этим гордиться! Для этого оккупанты выстроили у нас копии своих городов. И этот дом, и Москва за его стенами – точные копии части и целого с планеты захватчиков. Какое коварство! Мы смотрим по ти-ви чужой старый фильм «Москва слезам не верит» и подсознательно воспринимаем его как свой, поелику в кино мы узнаем приметы Москвы за стенами этого дома, и этот дом, улицу, знакомое окружение, в котором мы с вами, друзья, родились, выросли и живем! Хочешь не хочешь, а обманываешься и невольно веришь, что это кино про твоих предков. Часто ли в вихре будней мы вспоминаем, кто и когда воспроизвел на нашей планете их Москву? Заметьте – не Москву-два, или Нью-Москву, а просто Москву, с тем же названием. Задумываемся ли мы, зачем пришельцы скопировали свою Москву столь дотошно?

– Вы говорили о Моцарте, – деликатно напомнил юношеский фальцет.

Цветочек вздохнула. Всякий раз при вербовке очередных вольнодумцев из очередного студенческого кружка, вождь подполья по кличке Старик говорил про кино, TV и приводил пример с Моцартом. Надоело.

– Подавляющее большинство взрослых сочинений Моцарта – римейки его детских опусов. Растущий человек плодовит. Старея, сапиенс все чаще и чаще выдает пустоцветы. Мы это понимали, мы были цивилизацией плодов, а не пустоцветов. Наши зрелые лидеры сами искали, кому бы из молодых уступить свое место. Оккупанты обманываются и нас морочат, разглагольствуя про какую-то там «мудрость». Их так

Вы читаете Провокация
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату