разговора о его женитьбе на Антоанете.
— Госпожа Даринка меня успокаивает, но я все равно тревожусь. Необходимо все решить на этой же неделе, — сказал он.
— Было бы хорошо пригласить Антоанету посаженой матерью.
— Если мы с нею будем посажеными отцом и матерью, то по церковным канонам мы вступаем в духовную связь и она уже не может быть моей женой.
— Ах да, я и забыл про это. Но ты-то хоть разобрался в ней, понял, что она за девушка?
Сын насмешливо улыбнулся. Старик был более чем достаточно осведомлен об их отношениях, однако старался делать вид, будто ничего не знает. Эта черта характера отца была хорошо известна сыну.
— В том-то и дело, — сказал он. — Но я ни разу не оставался наедине с Антонией. Старик буквально стережет ее. И по сей день положение таково: на одной стороне я, на другой — дед, бабка, отец и прочие.
— Всегда так было. Смотри не допусти ошибки. Я давно уже питаю надежду на этот брак и буду рад ему.
Сын подошел к окну и раздвинул тяжелые портьеры. Дождевые капли струйками стекали по стеклам. Дождь лил монотонно, обычный обложной осенний дождь. На чердаке сцепились крысы, с писком и шумом они бегали по потолку.
— Что это они так разыгрались, проклятые? Из-за погоды, наверное.
— Придется сменить обувь, — заметил сын.
— Смени… А я, пожалуй, лягу и дочитаю газеты. Тут мне плохо видно. — Старик Христакиев поглядел на висячую лампу, на стекле которой отпечатались пальцы служанки.
В тесной, неопрятной прихожей, где стояла вешалка, Александр Христакиев переобулся, надел старое габардиновое пальто и взял зонт. Раскрыв его и держа перед собой, он вышел на улицу и крупными неравномерными шагами направился к Хаджидрагановым.
Дождь лил не переставая. Вода с бульканьем вытекала из водосточных труб и разливалась по тротуару. Тяжелые капли с балконов и крыш ударяли по зонтику, а резкие порывы холодного ветра по временам едва не вырывали его из рук Христакиева. Пустынная улица поблескивала под мертвенным светом редких фонарей. Городские часы пробили девять. Со стороны вокзала послышался свисток паровоза. «Три дня самого настоящего потопа», — подумал Христакиев, вслушиваясь в шум воды. Плохая погода его злила. Именно в эти дни она была так некстати.
До Хаджидрагановых оставалось еще два квартала. Их большой дом смутно вырисовывался в сумраке своим огромным фасадом. Окна гостиной были освещены. Александр Христакиев недовольно поджал губы. Он надеялся, что сегодня из-за плохой погоды никаких гостей не будет и он сможет поговорить с глазу на глаз с Даринкой. Но ярко освещенные окна гостиной говорили, что надежды его напрасны.
Христакиев опустил пониже зонтик. Вода застучала по тонкой ткани. В эту минуту из переулка вынырнула высокая фигура человека в блестящем клеенчатом плаще, и они столкнулись. Христакиев успел разглядеть мокрое лицо с тонкими отвисшими усами и влажные скулы. Под козырьком мокрой бесформенной кепки мрачно сверкнули испуганные глаза. В то короткое мгновение, пока они не разминулись, Христакиев узнал Анастасия Сирова.
Анархист был уже позади, но Христакиев слышал, как его подбитые гвоздями башмаки цокают по каменным плитам тротуара. Он почувствовал, как по телу его пробежала дрожь, но не обернулся. Шаги заглушил шум дождя, и Христакиев с облегчением улыбнулся. «Он свернул в соседнюю улочку, — мелькнуло у него в голове. — Надо бы иметь револьвер на всякий случай». И подумал еще: «А не заглянуть ли мне в полицейский участок, — ведь недалеко же?! И не поднять ли на ноги полицию?» Но если удастся поймать Сирова, околийский начальник — дни которого, как он знал, сочтены — останется на своем посту, поднимется авторитет дружбашской полиции, хотя заслуга во всем этом была бы только его, Александра… С другой стороны, этим он навлечет на себя ненависть всех анархистов в городе. Какая ему от этого польза! Пармаков, единственный, о ком он жалеет, уже не воскреснет^. Пусть Анастасий прикончит кого-нибудь, пусть подрывает дружбашский режим…
Подойдя к дому Хаджидрагановых, Христакиев, толкнув, открыл тяжелую калитку. Он шел через двор, с наслаждением вдыхая умиротворяющий запах самшита и влажной дикой герани; у входной двери дернул шнурок звонка. Наверху раздался веселый, детский голосок колокольчика. Дверь отворила молоденькая служанка. На лестнице, ведущей в освещенную гостиную, тотчас же показалась Даринка в черном платье, с жемчужным ожерельем, свисающим до талии.
— Я уже было потеряла всякую надежду, господин Александр. — В последнее время она обращалась к нему по имени.
Служанка взяла у него мокрый зонтик и пальто. Александр Христакиев энергично поднялся по лестнице и поцеловал нервную, жадную руку Дарники; в ответ она многозначительно сжала его пальцы.
— Будет еще кто-нибудь? — словно невзначай спросил он, отвечая улыбкой на улыбку хозяйки.
Даринка приложила палец к ярко накрашенным губам:
— Говорите тихонько. Я нарочно никого не пригласила на сегодняшний вечер, да и дождь вот… Никола у себя в кабинете. Ну, пойдемте, пойдемте, я расскажу вам важные новости. — И, взяв его за руку, она увлекла его в глубь гостиной. Они уселись на скамье в самом дальнем уголке.
— Антония? — прошептал Христакиев.
— Да, да, вы ее увидите… Но послушайте, что я вам скажу, пока мы одни… Мой свекор имел сегодня с ним длинный телефонный разговор (с ним — это означало с отцом Антоанеты). Он угрожал прокурором, сказал, что заведет дело. Тони ведь уже совершеннолетняя и может требовать материнскую долю. Свекор, назло ему, решил отправить ее в Париж. Вы должны немедленно предпринять решительные шаги, господин Александр, весьма решительные. Ах, вы даже не представляете, какие мрачные предчувствия одолевают меня в этом доме…
Даринка вытащила из-за манжета платочек, чтоб утереть еще не набежавшую слезу.
— Сегодня я позволила себе намекнуть ему о вашем предложении. Не беспокойтесь, я приподнесла это как мою собственную идею. Он даже слушать не желает. Рано еще, мол, выдавать ее замуж. И мой супруг, — Даринка печально покачала головой, — чтоб угодить ему, самым подлейшим образом согласился с ним.
Христакиев весь вспыхнул от гнева.
— Мы ведь с вами договорились, госпожа Хаджидраганова, не поднимать этого вопроса. И вообще держать это в тайне, — сказал он холодным, официальным тоном.
— Все получилось само собой, господин Александр, — не задумываясь, ответила она тихо, с той наивной уверенностью, с какой женщины обычно находят всему оправдание. — Я решила, что это самый подходящий момент, так, думаю, будет верней, особенно если вы намерены действовать.
Христакиев нетерпеливо прервал ее:
— Антония согласна?
— Париж ее, конечно, соблазняет, но из-за вас ей трудно на это решиться. Она вас любит, господин Александр, хотя и не так, как может любить зрелая женщина. И если вы окажете на нее воздействие, вы сумеете достичь цели.
— Мое положение в обществе не позволяет мне идти на скандал, — сказал он, нахмурившись. — Я рассчитываю на вас, только на вас, сударыня.
Она растерянно заморгала, обиженная его холодностью. Ждала, что он скажет дальше.
Он снова почувствовал двусмысленную близость, установившуюся в последнее время между ними. Даринка надеялась, что, став зятем, он наведет в доме порядок, будет контролировать Николу и не позволит ему больше делать глупости. Пусть женится на девчонке, она не будет тратить деньги хаджи Драгана на поездку в Париж и не будет требовать наследства. Пускай околпачит старого чорбаджию, которого Даринка ненавидит за его гордыню и неуемную любовь к внучке. Наконец, она питала тайную надежду, что потом, когда этот красивый и сильный мужчина станет жить под одной с нею крышей, ей, уже потерявшей надежду обзавестись ребенком, удастся хотя бы…
Все это и были те невидимые нити, с помощью которых Христакиев держал в своих руках эту женщину.
