и подернутый слезой взор и натянувшуюся на скулах кожу.
Наступила пауза; Рой так долго кивал, что меня впервые в жизни охватило смятение: неужто человек, сумевший прослушать всю от начала и до конца Восьмую симфонию Брукнера, не сможет в данном случае найтись, чтобы хоть что-нибудь сказать. Наконец Роя прорвало:
– Ну и что?
– Как что? Скажи ему, чтоб не писал!
– Уже говорил, он продолжает.
– Используй свой авторитет!
– О чем ты? Какой авторитет? Мы ведь условились, что не будем его наказывать, обратного пути нет. Я даже представить себе такое не могу! Нет, в самом деле, что я ему скажу? Это не риторический вопрос, уверяю тебя. Я действительно желал бы это знать.
– Можно мне позвонить? – спросил я.
– Ну разумеется, дружище!
Рой проводил меня по коридору в свой кабинет и вышел. Это была небольшая комната с кое-какой звукоизоляцией, недостаточной, однако, для поглощения доносившихся сверху слабых завываний и увесистых шлепков. Для отбора и размещения здесь различных предметов потребовалась фантазия, и немалая, я бы даже сказал, незаурядная: фотографии Брамса и Кастро, бюстики Бетховена и Мао, издания Хатчингса фортепианных концертов Моцарта, а также трактатов Маркузе о свободе, афиша концерта Никиша 1913 года и плакат антиамериканской демонстрации 1969 года. Я позвонил в авиакомпанию, где работала некая Вивьен (и где, между прочим, я с ней и познакомился), и условился, что заскочу за ней домой после концерта, поскольку это, к счастью, неподалеку, и мы поедем куда-нибудь ужинать. Во время разговора мой взгляд упал на нотную рукопись, лежавшую на миниатюрном пианино в конце комнаты, и, повесив трубку, я с любопытством поспешил на нее взглянуть.
Это была незавершенная рукопись в семь страниц, исписанных рукою Роя: квартет или камерный концерт для скрипки и соло ситара, бас-гитары и барабанчиков-бонго. Вверху первой страницы было выведено «Элевации № 9», вероятно, обозначая название. Меня почему-то возмутила именно эта девятка: значит – либо имелось еще восемь других элевации, либо данное число имело произвольный характер, либо, что не лучше, являлось чистым украшательством. Я стал просматривать партию скрипки. Насколько можно было определить, и, вероятно, определил я достаточно точно, она претендовала на некоторую, хоть и не слишком значительную виртуозность, – не слишком значительную, сказал бы я, для модного скрипача, старого кретина, кто еще совсем недавно обладал если не чувством здравого смысла, то хотя бы чувством стиля, чтоб удержаться от таких музыкальных авантюр, как совмещение мотивчика в стиле поп (каковой я здесь обнаружил) с классическим
И тут мне захотелось скорей бежать отсюда куда глаза глядят. Что еще эти «Элевации № 9», как не пустое упражненьице, каприз или даже пародия, созданная так, смеха ради, элемент дурацкой сборной солянки на каком-нибудь благотворительном концерте! Но для Роя в его нынешнем положении это же недопустимо, пошло. Не может быть, чтоб такое сочинил он. Ведь у него такой грандиозный опыт! Так отчего же…
Я тихонько вышел в коридор и немедленно увидел то, что как раз и ожидал там увидеть: отличный телефонный аппарат и, как выяснилось, в превосходном рабочем состоянии. Я вернулся в кабинет и уставился на разложенную рукопись. Ну как же! Боже ты мой! Я (как приверженец традиционной классики) с этой вот рукописью – это как бы эстетический дубликат ситуации Китти с теми пресловутыми трусами. Ярчайший! Я стоял, уставившись в ноты невидящим взором.
Через пару минут я взглянул на часы. Ровно половина шестого. Я набрал номер редакции, вскоре услышал в трубке кашель Коутса, затем его голос:
– Пришлось подсократить на полдюйма, Дуг!
– На те самые, где говорится, откуда приехал Колер, где он учился и тому подобное?
– Именно. Причина, как водится, в нехватке места.
– Ты решал или он?
– В какой-то степени мы оба. Когда подгоняли, он был у нас. Прости, я не сразу сообразил.
– Он сейчас у себя?
– Пять минут назад был. Послушай, если хочешь, мы все можем восстановить. Только придется тебе в другом месте подсократиться. Копия у тебя с собой? Может, вымарать тот кусок ближе к концу про раннее творчество того малого на «Я», как его…
– Яначек. Не стоит, мне это нужно.
– Ну, тогда… Потом ведь не всунешь, верно?
– Ладно. Пусть. Оставь, как есть.
Я повесил трубку. Последние дни я то и дело твердил себе, что, если Гарольд урежет меня материально, как он уже дважды проделывал, больше я в газете работать не буду. Но теперь я как-то вдруг осознал, что бросать эту работу не стану. С чего бы? Кто сказал, что я непременно должен уведомить пять миллионов читателей, что Генрих Колер родом из Восточной Германии? Их затянувшееся неведение на этот счет никак не может повредить ему, разве что его стране, что также не вполне очевидно, а она, хочу я того или нет, может хоть завтра возгордиться первенством по испусканию за свои пределы отменных музыкантов и певцов, а также музыкальных инструментов. Единственное, к чему я всегда стремился, – восхвалять музыкантов и музыку, которые мне нравятся, и отбраковывать то, что не нравится. А значит, мне определенно не стоит уходить от Гарольда хотя бы потому, что я могу потихоньку отваживать всяких шарлатанов, слегка прохаживаясь по ним в промежутке между литературным обзором и самым престижным разделом – ресторанной колонкой.
В коридоре хлопнула дверь и кто-то с огромной скоростью метнулся вверх по лестнице – Китти! В глубине дома еще раз хлопнула дверь. Я почесал задницу. Кто сказал (в самом деле!), что я только и должен исключительно угождать истеричкам вроде Китти? Главным я счел для себя во что бы то ни стало встать на пути «Элевациям № 9». Потому изменил свое решение по поводу упомянутой Роем услуги, так как хотел воспользоваться возможностью внедриться в его нынешние музыкальные прожекты. При этом проблема с Пенни не исчезала, просто я отодвинул ее подальше.
На письменном столе затренькал телефон. Недолго думая, я направился в коридор. Там с телефонной трубкой в руке стоял Рой. Завидев меня, взглядом и кивком пригласил подойти; я подошел; он водил пальцем по странице приоткрытого потрепанного телефонного справочника. На обложке я углядел вечно казавшееся мне пустым утверждение, будто только здесь и можно обнаружить любой необходимый номер телефона.
– Уж давно собирался это сделать, – сказал Рой с видом серьезным, сосредоточенным. – Нельзя им позволять скрываться вот так с… Отдел справок? Добрый день. Простите, не поможете ли?… Уверен, поможете. Так вот: на днях вечером, если точнее, то во вторник, где-то в Челси на одном из приемов я познакомился с одним очень симпатичным типом и его женой. Лет сорок – сорок пять, чуть полноват, темноволосый, волосы редковаты, представился сотрудником рекламного агентства. Что еще… курит сигару. Жена на пару лет моложе, пожалуй, скорее худощава. Позвольте, я закончу, я почти договорил. Ага, на ней было зеленое платье с широким поясом, клипсы, вроде такие, как носили в конце восемнадцатого века; у них двое детей, мальчик и девочка, оба школьного возраста. Пожалуй, это все, что я помню. Надеюсь, этого достаточно… Разумеется, надо, чтобы вы назвали их фамилию, чтоб я мог найти в справочнике номер их телефона. Видите ли, мне необходимо с ними связаться… Но если бы я знал фамилию, то смог бы узнать их телефон, как любезно сообщает пухлый справочник, который у меня в руках. Потому-то в первую очередь к вам и обратился, что не знаю их фамилии… Не можете назвать? Тогда какого черта вы существуете?
И с видом победителя он бросил трубку.
– Даже чуточку жалко девицу. Ей-богу, милый такой голосок. Надо было сказать, чтоб позвала начальство. Ладно, завтра. Мне необходимо их разыскать. Что это с вами?
– Ничего. Думаю, таких данных вы ни в одном новейшем справочнике не найдете.
– Нет, я из принципа! Хотите выпить?
– Нет, благодарю. А вы пейте.
