нижнюю палубу и обшивку по левому борту и взорвалась в воде, на четыре метра ниже ватерлинии. Образовалась пробоина, через которую затопило погреб третьей башни главного калибра, оба коридоры гребных валов и еще несколько помещений. Начался пожар, который, к счастью, погасила вода затопила отсеки. Еще одна бомба прошила две палубы по правому борту и взорвалась внутри корпуса, образовав пробоину выше ватерлинии. От взрыва палубу в корме спучило на полтора метра и образовалась поперечная трещина шириной в 300 миллиметров. Возникло огромное очаг пожара, огонь мгновенно соединился с пожаром по левому борту. Заклинило руль и крейсер принял более шести сотен тонн воды. Огонь быстро распространялся по верхней палубе, истерзанной взрывами, охватил ростры, кормовой мостик, надстройки. Когда огонь достиг бочек с бензином (они, пробитые осколками, катались по палубе) для корабельных самолетов, казалось, огромный язык пламени достиг низкого неба. Шкафуте пылал от борта к борту, огонь достигал высоты грот-Марсу. Корабль был разделен пламенем на две части ...
В котельном отделении также возник пожар. В результате взрыва бомб швы двойного дна разошлись, и топливо, которое хранилось в трюме, смешалось и водой и начало медленно подниматься. Когда эта смесь достигла топок, вспыхнул пожар. Начало затапливать вторую котельную отделения и здесь вода прибывала быстрее. Чтобы предотвратить взрыв котлов, нужно было их гасить. А война между тем не давала времени на передышку - первую волну бомбардировщиков изменила друга. Самолеты шли двумя группами на высоте 3000 метров с юга и севера, курсом прямо на 'Ворошилова'. С кормовой надстройки ударили 100- миллиметровые пушки. Украинские самолеты легко уклонились от взрывов и сваливались в пике, с воем падая прямо на корабль. Бомбы взрывались с обеих сторон, поднимая огромные столбы воды. И тут из бака [62], подавляя какофонию звуков пальбы пушек и пулеметов, глухо глухо два взрыва. Корабль, поднявшись носом, задрожал, как раненый конь, а затем, качнувшись, снова погрузился в воду с дифферентом на нос. Сбросив все бомбы, самолеты ушли в северном направлении. Но на смену этой волне, уже подходила новая.
В строю осталось только одна 'сотка' и два зенитных автомата, но корабль был готов отбивать атаки противника. Крейсер уже принял почти две с половиной тысячи тонн воды, крен все время увеличивался и ход его уменьшился до шести узлов. Вода продолжала прибывать, а ввести в действие водоотливные насосы не удавалось. Работал только один котел, обеспечивая два носовые турбины и работу корабельных водоотливных средств. Уровень воды, смешанной с мазутом, медленно повышался, угрожая пожаром. В затопленных помещениях вода образовывала огромные свободные поверхности, что грозило переворотом корабля. Чтобы максимально облегчить корабль, командир крейсера приказал сбросить боезапас носовых и кормовой башен, но бомбы новой волны самолетов поставили окончательную точку на судьбе крейсера. Когда крен достиг 25 градусов, командир отряда приказал покинуть корабль. Последним покинул крейсер командир корабля капитан второго ранга Басистый. На глазах всего экипажа крейсер лег на левый бок и скрылся под водой вместе с гафельним флагом, который командующим флота приказано было не спускать ...
***
Уже с самого начала что-то сломалось в, казалось, хорошо продуманной, сконструированной, отработанной на штабных играх, на учебных штурмах береговых 'вражеских' укреплений и наконец пущенной в ход машине десанта. Почти весь август готовилась к нему дивизия Глазкова со всеми приданными ей частями усиления. Не вызывал сомнения выбор времени - в полночь и места форсирования Керченского пролива - не в самом узком месте, а там, где от берега до берега было около двух десятков километров и где украинские националисты меньше ждали удара. Согласовали действия армии и флота, продумали детали авиационного прикрытия и артиллерийской поддержки. На итоговом совещании старших командиров присутствовали маршал и командующий фронта, с их участием на карте и на макетах еще раз разобрали ход грядущей операции, предусмотрели все возможные неожиданности. В успех верили все. И поэтому очень кстати оказалась организованная глазковым товарищеский ужин. Позаботились дивизионные интенданты, настоящий пир вышел - с шашлыком по-Карским, со свежими овощами и фруктами. Даже цветы и шампанское где-то раздобыл проныра-адъютант! Были речи, поздравления с началом боевых действий по освобождению Крыма, были тосты за товарища Сталина, за победу ...
Теперь Глазков стоял на мостике тральщика, рядом с командиром флотилии капитаном второго ранга Худяковым, пытался разглядеть что-то в темноте. В проливе гуляла волна и тральщик мотало, он все время зарывался носом в волны, вода, пенясь, смывала палубу, грохотала под рубкой и заливала мостик брызгами. И с каждой минутой этот слепой движение в неизвестность становился все невыносимее. Вот уже вторые сутки Глазков не мог избавиться от ощущения - все, что происходит вокруг, неподвластное его воле, ума, энергии. В ночь с пятого на шестое сентября стало очевидным, что шторм в проливе не даст высадить десант и его перенесли на сутки. Поэтому нежданное переноса график загрузки рот, батальонов, полков, техники полетел к чертям и виноватых не находилось. Синоптики все валили на 'небесную канцелярию', моряки - на синоптиков, обещали, мол, тихую погоду, а в проливе качка и невозможно вовремя подать плоскодонные суда. Дивизия грузилась спешке, в суматохе и неразберихе, в путанице взводов, рот - по поступлению судов и плавсредств. И не в ноль-ноль шестого сентября, а лишь в четвертом часу ночи седьмого, на второй день войны, когда ни о какой внезапности десанта речь уже не шла, отвалили от пирсов первый мотоботы ...
В душе командира дивизии угасала уверенность в успешном форсировании пролива, угасала, тратясь на борьбу с сомнениями, предчувствием неотвратимой беды, накопленная в передштурмови недели и дни драгоценная вера в успех операции. О каком наступательный порыв можно говорить, если ...
Отпрыгнула темнота, тугой пучок света, как от электросварки, ослепил всех, кто был на мостике, надвигался сбоку, превратившись в белое, разрубающий ночь, лезвие огромного меча. Рукоять держал кто далеко на берегу, острие, медленно перемещаясь, то бесшумно ложилось на воду, то наталкивалось на гребень волны, пока не пронзила насквозь тральщик, который болтался посередине пролива.
... Вот она, эта беда! Хуже не позади, худшее впереди, оно только начинается. По проливу занишпорилы лучи прожекторов, десант обнаружено, и не вблизи вражеского берега, на полпути, расчет на внезапность провалился, если бы не разгильдяйство морячков, они бы давно были на месте, а теперь ...
Резануло светом по глазам и полковник закрылся ладонью. Луч прожектора выхватил из тьмы неподалеку тральщика по правому борту катер с белой цифрой '9' на борту. На этом катере шел командир шістсот семьдесят четвёртому полка майор Бодров. Его полк был лучшим в дивизии, он имел первый штурмовать крымский берег. На корме бронекатера жались друг к другу десантники, за рубкой был тесно от командиров штаба. Ослепительный луч прожектора держался на рубке 'девятки' секунду, вторую, третью ... И тут катер резко подскочил на волнах, подброшенный мощным гейзером воды, огня и дыма ...
- На мину напоролись! - Высоким голосом воскликнул Худяков. За все время, пока стояли на мостике, ни он, ни Глазков не перекинулись и словом - Право на борт! Спасательные средства за борт!
Спасать, однако было никого. Там, где только что был бронекатер, вертелись в водовороте обломки дерева, какие-то ящики, бочки ... за полсотни метров нырял в волнах понтон с двумя 76-миллиметровыми полковыми пушками. Этот понтон катер тянул за собой на буксире, теперь его сносило течением и волнами все дальше и дальше ...
Освещенный прожекторами, ракетами, десант барахтался в проливе, разбросанный на всю ее ширь, захлебывались в волнах тральщики, баржи, мотоботы, баркасы, понтоны на буксире катеров, а над ними
