Она была уверена, что ослышалась. Но любезный чиновник охотно ее просветил:
— Да, конечно же, в документах пострадавшего есть отметка, что по профессии он «полицейский чиновник в резерве», а запрос в Штарнберг подтвердил, что господин Август Вильгельм Фретш раньше был полицейским офицером; до 1942 года он был на оперативной работе, затем из-за повреждения глаза и неизлечимой травмы перешел на работу в Управление, после войны на короткое время вновь был привлечен к оперативной работе, но затем до срока вышел на пенсию. Штарнбергские коллеги очень хвалили господина Фретша, в 1958 году переехавшего из Рейнланда в Баварию, характеризуя его как «в высшей степени порядочного, очень мужественного полицейского офицера», с прекрасной репутацией. Говорят, он и до сих пор занимается хотя и в частном порядке, особенно трудными расследованиями.
Автомобиль пострадавшего коллеги, как еще, кроме того, узнала Криста, убран полицией в безопасное место; небольшой же его багаж — «маленький чемоданчик с пижамой и вместительный старый портфель, в котором ничего не оказалось, кроме фруктов и небольшого количества съестного, взятого в дорогу» — отправлен вместе с господином Фретшем в больницу.
Криста поблагодарила за сообщение и затем сразу же позвонила в больницу. Но там ей заявили, что до утра никаких справок о состоянии больного дать не могут, но сказали, что жизнь его вне опасности.
— Объясните им, пожалуйста, кто я такой, — шепнул Кристе Хартнел, который протиснулся в телефонную кабину, — и попросите их, чтобы при медицинском обследовании господина Фретша установили, нет ли следов возможного нападения и применения силы. Кроме того, я хотел бы, чтобы Фретшу был обеспечен надлежащий уход и хорошие условия. Все расходы будут оплачены.
Криста передала сообщение полицейского и после этого спросила Хартнела:
— Когда мы едем? Лучше всего, пожалуй, сейчас, или у вас другие планы?
Хартнел спросил, далеко ли от Хофа до Мюнхена и рак можно добраться туда поскорей, затем попросил портье позвонить на аэродром и выяснить, можно ли зафрахтовать небольшой самолет, и, получив справку о Том, что самолет и пилот могут быть предоставлены в его распоряжение сразу же, но по желанию можно забронировать машину и на утро, решил:
— Скажите им, что мы летим в 8.30.
А Кристе пояснил:
— Тогда часов в десять или в половине одиннадцатого мы будем там, причем не в ущерб нашему сну. После такого трудного дня вам надо отдохнуть…
Хартнел проводил Кристу к ожидавшему у подъезда такси, сказав на прощанье:
— Встретимся завтра утром на аэродроме. Спокойной ночи, Криста, большое вам спасибо за ваши старания. Вы были просто великолепны!
Он дружески ей улыбнулся. Затем, посерьезнев, сказал:
— Дайте-ка мне все эти документы о Ризе и его друзьях. — И, забрав у Кристы большую коричневую папку, переданную ей Фретшем, пояснил: — Я помещу эти документы в сейф.
— Может быть, вы и правы, Дон, — ответила Криста, — ведь в портфеле бедного Фретша остались только пара бутербродов и немного фруктов…
— Именно на это обстоятельство я и обратил внимание, — сказал Хартнел.
Проводив Кристу и заперев толстую папку с документами в стальной сейф отеля, Хартнел возвратился в бар. Он не чувствовал себя уставшим, ибо долго спал днем, теперь он хотел выпить виски и спокойно обдумать создавшееся положение.
Бар между тем наполнился полуночными гостями, и у бармена хватало работы. Так как все столики были уже заняты, Хартнел сел на высокую табуретку у стойки. Рядом с ним сидели двое мужчин, довольно громко беседовавших по-английски. Один из них был одет в кричаще яркий, но сшитый, несомненно, на заказ костюм. Он сидел к Дону спиной. Другой, чей гавайский галстук тоже ему не понравился, говорил как раз своему собеседнику:
— Для главного редактора вроде бы приличного органа, читаемого миллионами приличных граждан, у вас чертовски странная мораль, достойная американского шерифа… Значит, вы не осудили бы фабриканта, который в пьяном виде сбивает автомобилем какого-нибудь беднягу или — как вы называете — вшивого хиппи и оставляет его на дороге истекать кровью?
— Конечно, — ответил тот, что был в ярком костюме, — я бы замял это дело. Считаю, что уважаемый, респектабельный предприниматель имеет право себе позволить…
— …убить человека? — прервал его второй, который был, несомненно, американцем.
— Да, совершенно незначительное, мелкое создание, мелюзгу, — поправил его человек в костюме, по-видимому, главный редактор какого-то немецкого массового листка. — Кто же важнее для общества? Предприниматель, который уже кое-что сделал для него и без которого тысячи людей лишились бы работы, или этот жалкий бродяга, что только и умеет, как…
Хартнел с отвращением отвернулся от них.
Он подумал, что господа, имена которых стали ему сегодня известны, по всей вероятности, придерживаются подобных же взглядов, хотя, может быть, и не так уж откровенно высказываются по подобному поводу.
Гостей в баре было много, и бармен не сразу сумел обслужить всех, сидящих в зале. «Джентльмены», говорившие по-английски, уже ушли, а Дональд все еще не мог заказать себе питье. Наконец подошел бармен, но Хартнел не успел раскрыть рот, как тот заявил:
— Вас опять к телефону, сэр!.. Вторая кабина, направо в холле.
Хартнел попросил сохранить для него место у стойки и заказал виски. Затем быстро пошел к телефону. Теперь уж придется говорить по-немецки и — что было еще хуже — понимать то, что скажут…
Но он ошибался.
Ночной абонент бегло говорил по-английски.
— Хэлло, мистер Хартнел?.. Меня зовут Хаузер, — сказал он тихо, но очень энергично. Вы меня не знаете. Еще не знаете. Я хотел бы вас избавить от ненужного путешествия. В больнице Хофа, куда сегодня ночью доставлен бедный господин Фретш, вас ожидают завтра утром. Не торопитесь, пожалуйста! Пациент чувствует себя хорошо, ну, разумеется, соответственно обстоятельствам. И по настоятельной просьбе его жены будет, как только это станет возможным, отпущен домой. Не исключено, что это произойдет завтра, в первой половине дня, возможно, до обеда…
— По желанию госпожи Фретш? — переспросил Хартнел, несколько удивленный.
Человек, который назвался Хаузером, сказал лишь:
— Да, конечно. Как видите, вам нет никакой нужды ехать в Хоф, ну, совершенно незачем! Я позвоню вам в течение дня, примерно около трех часов дня. О'кей…
— А куда должен быть доставлен господин Фретш? — быстро спросил Хартнел.
— Домой, естественно, — ответил Хаузер и был, по всей видимости, этим вопросом крайне удивлен. — Так что до завтра, мистер Хартнел. Спокойной ночи, сэр!
И прежде чем Хартнел успел задать вопрос, человек, назвавшийся Хаузером, повесил трубку.
5. Ночной полет и… чего только не бывает в бананах
Было почти 4 часа утра, когда Хартнелу наконец удалось поговорить с дежурным врачом, который до тех пор очень долго занимался с тяжело пострадавшими в автомобильной аварии и теперь едва держался на ногах от переутомления. К счастью, этот врач, весьма молодой человек, сносно говорил по- английски.
Хартнел представился и объяснил ему вкратце, что прибыл час назад из Мюнхена в зафрахтованном самолете; что оп, собственно, должен был прилететь позднее, к полудню, но некоторые особые обстоятельства побудили его изменить этот план. Затем он осведомился о самочувствии Фретша и о том, можно ли будет взять его с собой.
К радости Хартнела, врач не имел никаких возражений. Больница, сказал он, и без того сейчас переполнена, а пациент, которого он как раз только что осматривал, представляется ему вполне
