mon petit. Et in Arcadia ego».[25]
Вероятнее всего, подумал Хартнел, письмо это было предназначено Дэвиду Зелигману, ее маленькому братишке в Кракове, нынешнему нашему клиенту. Тогда не исключается и то, что написанная древнееврейскими литерами фраза содержит какие-нибудь сведения о картине, которую Ревекка видела на вилле. Но что хотела сказать девушка четырьмя последними словами письма, написанными по-латыни, означающими в переводе: «И я побывала в Аркадии» — и могущими иметь самые различные[26] толкования?
Пока он размышлял над этим, шум авиационного мотора стал глуше, самолет шел на посадку. Фретш открыл глаза и спросил:
— Уже Мюнхен?
— Через несколько минут посадка, — ответил Хартнел.
— Вы прочли письмо Ревекки? — спросил Фретш.
Хартнел кивнул:
— Да. Это очень печальное письмо. Вы раздобыли его, вероятно, в Тшебине?
— У одной старой женщины, — ответил Фретш. — И она может также подтвердить, что Ревекку Зелигман в конце 1942 года сожгли.
— Но, почему… — хотел было спросить Хартнел и задумчиво сказал: — Оставим это. Через десять минут мы будем в отеле.
Было без четверти семь утра, когда Хартнел наконец прилег, позаботившись предварительно о своем подопечном и договорившись, чтобы его не будили раньше четырех часов дня, если, конечно, врач, который должен прийти утром для тщательного осмотра больного, не выскажет каких-либо серьезных опасений.
Он уже засыпал, но вспомнил, что надо предупредить Кристу, чтобы она напрасно не ехала на аэродром и не стала бы его там тщетно разыскивать.
Сняв трубку, он попросил телефонистку гостиничного коммутатора соединить его с квартирой Кристы и вскоре услышал ее сонный голос.
— Вам незачем вставать, Криста, — опередил он ее вопрос, — полет отменяется, пациент чувствует себя прекрасно, он здесь, в отеле, а я так устал, что еле шевелю языком. Приходите после обеда, тогда я вам все расскажу.
Хартнел попросил Кристу выполнить еще несколько поручений. Она задала ему множество контрвопросов, поскольку поручения эти были далеко не обычными. Когда Хартнел наконец снова лег в постель, было около семи часов утра. Но теперь уже он мог заснуть со спокойной уверенностью, что все отрегулировано и ничего не упущено.
Ровно в пять часов дня Хартнел был разбужен телефонным звонком. Он чувствовал себя свежим и отдохнувшим, и Криста, звонившая из холла отеля, сказала:
— Я сделала все, как вы хотели, и дело может двинуться дальше. Надеюсь, я вас не слишком рано разбудила?
— Нисколько, — ответил он, — через двадцать минут я буду готов. Может быть, вы пока нанесете визит господину Фретшу? И мы могли бы там с вами встретиться, как только я буду готов. Он в комнате 608, на шестом этаже, там с ним медсестра.
— Я знаю, — сказала Криста, — и была очень удивлена, узнав, что вы один поехали за Фретшем.
Она обижена, подумал Хартнел и поторопился объяснить ей, в чем дело, вкратце обрисовал события, происшедшие после ее ухода.
— Теперь я понимаю, почему предприняты такие меры предосторожности, — сказала Криста.
Через двадцать минут они встретились в номере Фретша, где пожилая, весьма энергичная медсестра объявила им, что разрешает быть у постели больного «десять минут и ни одной секундой более». Врач, сказала она, доволен состоянием пациента, однако предписал строгий постельный режим и полный покой.
Хартнел ограничился тем, что задал Фретшу несколько особенно важных вопросов, попросив его рассказать об обстоятельствах ночного происшествия.
Фретш не мог, однако, припомнить, что произошло после разговора по телефону с Кристой и до того момента, как он снова пришел в сознание. Он уже пытался — так он сказал — и сам заполнить этот провал в памяти, но, к сожалению, безуспешно. В трех вещах он между тем абсолютно уверен: свой автомобиль он оставил не без света, а с включенными стояночными огнями; в его портфеле было несколько пачек документов, переданных ему вечером «фронтовым товарищем», и, наконец, в верхнем наружном кармане его пиджака была миниатюрная камера «Минокс», которую у него определенно вытащили, так как она бесследно исчезла вместе с носовым платком, в который была обернута.
— Не огорчайтесь, — успокоил его Хартнел, — ваши личные материальные потери будут, разумеется, возмещены полностью, а что касается пропавших документов, то вряд ли они нам еще понадобятся.
Криста услышала это не без удивления, тем более что и Фретш, как она заметила, тоже, по-видимому, придерживался того же мнения, а именно что полученные с таким трудом документы из Лейпцига уже едва ли понадобятся. Но она ничего не сказала, поскольку медсестра, оставлявшая их до тех пор с пациентом наедине, снова вошла в комнату и заявила, что больного надо оставить в покое.
— Последний вопрос, господин Фретш, — успела еще торопливо перевести Криста по просьбе Дона. — Мистер Хартнел хотел бы знать, есть ли у вас близкие родственники.
— Нет, — сказал Фретш, — у меня уже вообще больше нет родственников, а со стороны моей умершей жены есть только один племянник, живущий в Саарбрюккене.
По знаку Хартнела они оборвали разговор, пожелали больному скорейшего выздоровления и распрощались с ним. Когда они вышли из номера, Хартнел огляделся вокруг, но не нашел, однако, в длинном коридоре ничего такого, что он, по-видимому, ожидал увидеть.
— Ну-ну, — сказал он, — я думал…
Криста улыбнулась.
— Некие господа, — сказала она, — в высшей степени деликатны.
Затем она вынула из своей сумочки маленькую рацию, нажала на клавишу и, поднеся микрофон ко рту, тихо сказала:
— Господин Лизеганг?.. Это Криста Трютцшлер. Хорошо меня слышите? Мистер Хартнел и я находимся в коридоре. Мы ждем вас!
Она нажала на клавишу приема, и тотчас же из прибора раздался энергичный мужской голос:
— Лизеганг слушает. Вас понял и видел. Все спокойно. Никаких происшествий. Выключаюсь.
Микрофон щелкнул. Криста тоже выключила передатчик и сунула его в сумочку.
— Лизеганг наблюдает за нами, но его никто не видит, — сказала Криста Хартнелу. — Лизеганг вместе со своим коллегой находится в комнате отдыха для персонала отеля, рядом с лифтом, и с помощью трех телевизионных камер может контролировать все, что происходит в коридоре и в палате Фретша. Третий сотрудник находится внизу в холле, неподалеку от входа и на расстоянии слышимости от конторки портье. Они поддерживают непрерывную радиосвязь друг с другом и с руководителем группы, который находится в помещении коммутатора, а также с гостиничным агентом по безопасности и со мной. Служба охраны действует непрерывно. В 18 часов начнет дежурить другая группа. Все это стоит довольно дорого; полиция порекомендовала другую систему охраны которая обошлась бы гораздо дешевле, но ведь вы не хотели иметь дело с полицией. Так я вас поняла?
— Конечно, — ответил Хартнел, — я не хотел бы ни в коем случае вмешательства полиции. Это потребовало бы обстоятельных объяснений и могло бы нам только помешать.
Криста хотела о чем-то спросить, но они уже вошли в холл, где было много людей, и она предпочла замолчать.
Лишь после того, как они устроились за уютным столиком в полупустом ресторане и заказали ужин, Криста сказала:
— А не думаете ли вы, что вся эта история начинает перерастать в дело большой политической важности?
— Может быть, и догадываюсь. Но давайте ближе к делу. Что вам удалось разузнать, Криста? Меня это очень интересует.
