Криста задумалась. В конце концов, Дон Хартнел — американец. Многое из того, что составляло подоплеку, закулисную сторону дела, о котором она собиралась рассказать, может оказаться для него непонятным.
Он, по-видимому, разгадал ее мысли.
Может быть, вы сначала просветите меня немного в вопросах современной политики Федеративной Республики?.. Прочитаете мне этакую вводную лекцию.
— Хорошая идея, — ответила Криста. — Но мне тогда надо начать с нуля, с того майского дня 1945 года, когда рухнуло нацистское государство и еще никто до конца не представлял, что же будет с Германией. В ту пору во всех четырех зонах оккупации все выглядело так, будто общественные структуры и господствовавшие до тех пор имущественные отношения подвергнутся основательным изменениям. Казалось, что с капитализмом покончено, хотя бы уже потому, что его представители безнадежно скомпрометировали себя тесным сотрудничеством с нацистами.
— Это имеет место и на Западе? — спросил Хартнел.
— Конечно, — ответила Криста. — В течение двух первых послевоенных лет, до 1947–1948 годов, все, в том числе и христианские демократы, говорили, что они против капитализма. В Аленской программе ХДС, принятой в феврале 1947 года, указывалось буквально следующее: «Капиталистическая система хозяйствования перестала отвечать государственным и социальным жизненным интересам немецкого народа. За ужасающим политическим, экономическим и социальным крахом преступной политики силы может последовать только принципиально новый порядок. Содержанием и целью этого нового общественного и экономического порядка не может быть больше капиталистическое стремление к прибылям и к власти, но лишь благополучие нашего народа…» Я могу цитировать эти фразы по памяти, потому что сравнительно недавно писала свою докторскую работу.
— Понимаю, — сказал Дон, улыбнувшись.
— Осенью 1949 года, — продолжала Криста, — после того как ХДС под руководством доктора Аденауэра вступил в антисоциалистическую коалицию со всеми буржуазными партиями, декартелизация была, с полного согласия западных держав, приостановлена; земельная реформа и денацификация закончились еще раньше того, чем они по-настоящему начались; было положено начало ремилитаризации; воссоединение обеих частей Германии было сознательно принесено в жертву включению Западной Германии в капиталистический мир Запада; о социализации уже больше не было и речи, началась реставрация, при которой полностью восстанавливались старые общественные и имущественные отношения; триста тысяч богатых и две тысячи сверхбогатых сохранили в республике свою экономическую власть, а правительственную оставили за так называемыми «союзными партиями» — Христианско- демократическим союзом (ХДС) и Христианско-социальным союзом (ХСС).
— А у нас в Соединенных Штатах примерно такие же порядки, — заметил Хартнел, — и, честно говоря, Криста, я всегда придерживался мнения, что существование сверхбогатых — это необходимое условие того, чтобы жилось по крайней мере прилично среднему сословию.
— Такое мнение, Дон, почти полностью, чуть ли не слово в слово, согласуется со взглядами того самого западногерманского политика, что ревностно защищает интересы двух тысяч наших сверхбогачей, а именно Франца Йозефа Штрауса. Но я хочу лишь коротко информировать вас о развитии политических событий после того, как у нас полностью восстановились капиталистические отношения. Иначе вам не будет достаточно ясно, что мы с вами уже натворили и можем еще натворить.
— Прошу вас, — сказал Дон Хартнел, не столько задетый ее репликой, сколько довольный, как это показалось Кристе. — Надо же, в конце концов, знать, во имя чего рискуешь головой… Или по крайней мере головой нашего бедного Фретша.
— Итак, — продолжала свою «вводную лекцию» Криста, — наряду с восстановлением капиталистической системы хозяйствования шла политическая реставрация. В ходе «холодной войны», возникшей между западными державами и Советским Союзом после второй мировой войны, в Западной Германии были помилованы осужденные военные преступники, а тысячи средних и высших нацистских функционеров полностью реабилитированы. Эти люди были в глазах западных союзников, и особенно американцев, испытанными антикоммунистами. Им было позволено поэтому снова занять ключевые позиции. И они со своей стороны показали себя благодарными настолько, что не стали — как, например, неофашисты в Италии — создавать свою политическую партию; если не говорить об осколочных группках, то правительственные партии времен Аденауэра, из которых к концу остались только ХДС/ХСС и СвДП, смогли пополнить свои ряды именно за счет массы бывших нацистов.
— Это мне понятно, — сказал Хартнел, — но ведь Аденауэр сам не был нацистом?
— Нацистом Аденауэр, конечно, не был, — ответила Криста, — он принадлежал к консервативным кругам бывшего католического Центра. Но он принимал совершенно сознательно, насколько это ему представлялось допустимым, нацистов-функционеров в возглавляемый им антисоциалистический фронт. Фронт, который во внешнеполитическом отношении рассматривался им как «редут Запада против большевизма», а во внутриполитическом — как защитный вал против всех сил, стремящихся к отмене привилегий супербогачей и к коренному переустройству немецкого общества, то есть прежде всего против профсоюзов и социал-демократов. В течение двух десятилетий Аденауэр смог, поддерживая во внешней политике дух конфронтации с восточным блоком, оставаться во внутренней политике победителем над социал-демократами.
— Пока не кончилась «холодная война», — сказал Хартнел.
— Да, — подтвердила Криста, — пока обе великие державы, Соединенные Штаты и Советский Союз, не перешли к поискам смягчения конфликта. Тогда начал постепенно терять свое отпугивающее значение и столь охотно использовавшийся Аденауэром жупел тотальной «большевизации» Федеративной республики, которая будто бы стала неизбежной в случае победы социал-демократов на выборах. Между тем подросло и новое, уже не зараженное нацизмом и не обремененное чувством вины послевоенное поколение. Совершенно аполитичное до тех пор студенчество стало вскоре очагом беспокойства. Все более усиливалось, особенно среди молодежи, недовольство застарелыми, заскорузлыми общественными структурами…
Криста заметила, что Хартнел особенно внимательно слушает, как бы желая что-то спросить. Она замолкла, но, так как Хартнел ничего не сказал, продолжала:
— После поражения Аденауэра, сравнительно быстрого крушения его преемника Людвига Эрхарда и кабинета большой коалиции во главе с д-ром Куртом Георгом Кизингером дело дошло до создания уже осенью 1969 года правительственной коалиции между Свободной демократической партией во главе с Вальтером Шеелем и СДПГ, руководимой Вилли Брандтом. Сообща эта социал-либеральная коалиция смогла получить незначительное большинство в бундестаге и оттеснить в оппозицию правящие с начала существования Федеративной республики, не знавшие поражений «союзные партии». Малочисленная, но мощная группа монополистов-промышленников, банкиров, аристократов и крупных землевладельцев стала опасаться за свои позиции. Она организовала сопротивление правительству Брандта, по уговору с Экономическим советом ХДС и по его прямым подсказкам чинила ему финансовые препятствия и начала ожесточенную борьбу за то, чтобы вернуть себе государственную власть. При этом для них все средства были хороши — в союзе с частью прессы и при поддержке созданного Аденауэром аппарата министерств и секретных служб они развертывали все новые и новые клеветнические кампании против Вилли Брандта и его окружения; они пользовались для этого различными замаскированными организациями, руководимыми бывшими видными нацистскими пропагандистами и управляемыми из-за кулис; главари промышленности и союзов работодателей начали запугивать всех призраком надвигающегося экономического кризиса, массовой безработицы и инфляции, взяв в то же время жесткий курс на конфронтацию с профсоюзами. И прежде всего они старались свергнуть ненавистное им правительство Шееля — Брандта путем подрыва его изнутри, переманивая и подкупая отдельных депутатов из правительственного блока, парламентское большинство которого и без того было очень незначительным… Вот в общих чертах то, что вам следует знать, чтобы понимать подоплеку нашего дела, Дон.
— Большое спасибо, Криста, — сказал Хартнел, — я понимаю теперь, что вы имели в виду, когда говорили, что дело, которым мы с вами занимаемся, связано с высокой политикой. Но что же все-таки говорится в документах, обнаруженных в банане?
Криста ошеломленно посмотрела на него.
