вступил в бой с противником, однако вскоре его стали обходить крупные русские полки. Ротмистр по имени Клас Плантинг (он приходился родней Георгу Плантингу — тому самому, что попал в руки русских на завершающем этапе битвы с ними уппландцев) предупредил Реншёльда об опасности. Некоторые шведские кавалеристы повернули вспять. Плантинг высказал Реншёльду сожаления по этому поводу, и тот сорвался с места, чтобы попытаться задержать отступающих. Увы, он потерпел неудачу, после чего граф и фельдмаршал, закадычный друг и правая рука Карла, командующий шведской армией Карл Густаф Реншёльд попал в плен. Русским досталась ценная добыча. Однако захват фельдмаршала уже не играл существенной роли: к этому времени Реншёльд плохо представлял себе происходящее и имел крайне мало возможностей управлять шведскими силами. Фактически он был беспомощен, и надеяться на то, что этот полководец спасет положение каким-нибудь гениальным ходом, не приходилось. Распад шведской армии зашел слишком далеко, разложение затронуло самую сердцевину. Под конец верный своему долгу фельдмаршал действовал как простой офицер, наравне с другими носясь по лугам и полям и пытаясь собрать воедино рассеянные боем подразделения, чтобы в критическую минуту снова ввести их в действие.
Остаткам двух полков, стоявших на крайнем левом кавалерийском фланге — эстергётландцам и сконским драгунам, — было дольше других добираться до безопасного места. За отрядом, который вырвался из клетки со штыками и шпагами вместо прутьев, послали стремительную погоню. Ратников неотступно атаковали русские драгуны и нерегулярная кавалерия. В конце концов от отряда осталось не больше ста человек на загнанных лошадях. Командир сконцев, принц Максимилиан, соскочил с седла — либо потому, что, посчитав ситуацию безнадежной, собирался сдаться, либо для того, чтобы отважно ринуться в последний бой. Говорят, он воскликнул: «Все смельчаки ко мне!» — и раненый подполковник его полка, двадцативосьмилетний Карл Хенрик Врангель, последовал его примеру. Кавалеристы не успели изготовиться к пешему бою (будучи драгунами, они получили кое-какую подготовку и для действий в пешем строю), когда их нагнали преследователи. Шведам пришлось сдаться. Юный командир полка вызвал у русских большое любопытство, один офицер спросил Врангеля, не шведского ли короля они взяли в полон. Подполковник отвечал, что не шведского короля, а принца Вюртембергского. Принца Максимилиана встретили с изысканной любезностью. Именитого пленника тут же провели к военачальнику самого высокого ранга из тех, что находились поблизости, — бригадиру Грёппендорфу, который и препроводил его к самому царю. (Какому обращению подверглись его драгуны, мы не знаем, однако, судя по тому, что известно про судьбу остальных пленных, вряд ли обращение это было слишком нежным.)
Из леса продолжали поодиночке выползать беглецы, так что на лугу скапливалось все больше и больше шведских пеших и конных ратников. Залитому кровью Хюльтману тоже удалось выбраться на равнину — пешком, не расставаясь с медикаментами и серебряным королевским кубком. По поляне носились взад-вперед русские казаки и калмыки,[39] которые, однако, не трогали его, даже когда скакали совсем рядом. Здесь тафельдекер наконец разжился новой лошадью. Вскочив на нее, он сумел ускользнуть от опасных соседей и со временем присоединился к эскорту короля. Отыскав среди большой свиты своего повелителя, Хюльтман спрыгнул с коня, поспешно размотал превратившиеся в лохмотья и «погрязшие в нечистоте» бинты на ноге, обтер кровь своим уже и так испачканным рукавом и наложил новую повязку. Лекари, приставленные к королю, чтобы ухаживать за его раной, к этому времени либо погибли, либо были взяты в плен.
Улизнуть от врага удалось и тяжело раненному Юхану Ертте (на чьем коне ехал сейчас Карл). Два брата Юхана, Адам и Кристиан, доказали, что и на поле брани нет друга супротив родного брата: прихватив с собой сменную лошадь, они вернулись искать его. Русские, очевидно, и внимания не обратили на истекающего кровью возле изгороди драбанта, и он сумел даже немного проковылять вместе с ними. Найдя Юхана, братья подсадили его в седло, и они втроем во весь опор поскакали прочь, так что Юхан уцелел и заслужил изрядный почет и уважение. Конечно, награда, которую он впоследствии получил от короля, не может сравниться с той, что была обещана потенциальному спасителю Ричарда III в битве при Босворте,[40] и все же она была немалой: через полгода после битвы и он, и его братья были возведены в дворянское звание. В пожалованной Юхану Ертте грамоте на дворянство, в частности, сказано — хотя и не совсем правдиво, — что он «в битве под Полтавой на редкость верным и преданным подданным показал себя, понеже он, когда конь Наш пал, со своего мигом соскочил и Нам его предоставил, не имея притом ни коня иного, ни упования другим путем избежать неприятеля, так что исключительно из любви к Нам жизнь свою на милость врага отдал». Напомним, что Карл
Шел уже двенадцатый час, и Юлленкрук вместе с другими офицерами принялся еще усиленнее собирать остатки кавалерии. Ему помогал и Лагеркруна на своем недавно реквизированном гнедом скакуне; дело было непростое. Солдаты были объяты смятением и страхом. Кроме всего прочего, после многочасового сражения у них почти не осталось боеприпасов. Тем не менее высшие офицеры делали все возможное для приведения воинских подразделений в порядок. И несмотря на общую тревогу, им удалось выстроить основную часть войска.
Временное затишье объяснялось в первую очередь тем, что русские вроде бы прекратили преследование, однако скоро они опять дали знать о себе. Три эскадрона, которые совсем недавно были отогнаны, каким-то образом обошли шведскую кавалерию и теперь появились сзади нее, около Малых Будищ. Завидев узенький мостик, по которому переправлялись многие из отступавших, русские конники подъехали к нему и развернулись фронтом к шведам. Мало того, что эти три эскадрона перегородили проход; они создали угрозу с тыла для перегруппированной шведской кавалерии, стоявшей фронтом в другую сторону, к полю. Вот почему Юлленкрук захотел отогнать русских и поскакал на левый край, чтобы, скомандовав там эскадронам «кругом!», послать их в атаку на незваных гостей.
Однако прежде чем атака успела состояться, произошло трагическое недоразумение. Лагеркруна — вероятно, с целью призвать к атаке и правофланговую кавалерию — закричал: «Вперед, вперед!» Формулировка приказа позволяла толковать его двояко. (Лагеркруна все-таки был генералом от инфантерии, он служил исключительно в этом роде войск и, по-видимому, имел мало дела с конницей — как в смысле муштры, так и в тактическом плане.) Несколько эскадронов, оставшихся почти без офицеров, недопоняли — или предпочли недопонять — приказ и действительно поскакали, но в сторону, противоположную русской кавалерии, на юг, в чисто поле. В обстановке всеобщей тревожности такого почина было достаточно, чтобы всадник за всадником, часть за частью начали присоединяться к отступлению. Лавина опять сорвалась. Юлленкрук отчаянно закричал, Христом Богом заклиная солдат прекратить отход. С разных сторон послышались вопли «Стоять, стоять!», но без всякого результата: кавалерийский строй нарушился, шеренги разомкнулись и конники понеслись прочь по волнистой равнине. Глядя на этот кавардак, эскадронный пастор Шёман заметил: «Пока их держит в руках фурия или битва, шведы — добрые солдаты, но, коль скоро начинается отход или бегство, их уже не остановишь». Это наблюдение о том, как неимоверно сложно поднять боевой дух у соединений, утративших его или поддавшихся панике, справедливо не только в отношении шведских солдат.
Место сбора и обоз в Пушкаревке, куда более или менее инстинктивно потянулась теперь расстроенная масса кавалеристов, разделяло расстояние примерно в пять верст. Путь туда лежал по волнообразной степи, в пыли и удушливой жаре — близился полдень, и солнце уже пекло что было силы. Изнемогающий Юлленкрук, который скакал вместе со всеми, нагнал раненого капрала драбантов Карла Хорда и посетовал ему на то, «как нехорошо повела себя наша кавалерия», не обратившая внимания на его мольбы и призывы остановиться. «Их невозможно было бы остановить», — подтвердил Хорд и попросил Юлленкрука об одолжении: чтобы тот поскорее добрался до обоза и привел тамошние полки в боевую готовность. Собственно говоря, такое поручение дали самому Хорду, но по пути от королевского конвоя он напоролся на русских, был ранен, и это задерживало его продвижение вперед. Юлленкрук согласился и, пришпорив коня, галопом понесся к Пушкаревке.
Королевский отряд не поспевал за всеми. Миновав лес, он застыл в нерешительности: куда же к Пушкаревке? Показать дорогу вызвался саперный капитан Карл Бальтазар фон Дальхайм. Когда он был с утра приставлен к Левенхаупту (вероятно, в качестве адъютанта) и ходил в атаку с гренадерским батальоном лейб-гвардии, ему прострелили правую ногу. С тем же батальоном он затем отступал через перелески мимо болота, на котором лежали брошенные королевские носилки. В конце концов он пристал к свите короля. Поскольку накануне сражения фон Дальхайм проводил для Реншёльда рекогносцировку
