боеприпасов и провианта, сколько потянут лошади. Иными словами, всячески способствовать быстрому отступлению, дабы избежать русских отрядов, которые, несомненно, пустятся преследовать остатки шведской армии… Король попытался оспорить столь радикальное решение, спросив: «А как же поступить со всеми нашими пушками?» Их надо взять с собой, заявил Левенхаупт, однако в случае необходимости придется избавиться и от них. Некоторое время Карл сидел молча, обдумывая предложение. Однако в принципе он решил иначе: Юлленкрук уже развернул приготовления к отходу армии, причем с сохранением обоза. Вероятно, для того чтобы тактично отделаться от речистого и настырного генерала, король послал Левенхаупта собрать повозки с казной и присоединить их к артиллерии.
И все же предложения генерала не оставили монарха вовсе равнодушным. Гигантский обоз действительно представлял собой проблему. Тысячи и тысячи повозок, часть из которых тащили флегматичные волы, могли (и с этим шведы сталкивались ранее) сильно задержать продвижение вперед, причем тогда, когда от высокого темпа походного марша зависело спасение армии. Король был поставлен перед дилеммой. Существовал ряд причин, по которым желательно было сохранить как можно большую часть обоза. У многих, особенно у высших офицеров, было с собой огромное количество груженных на подводы трофеев и личного имущества. Уничтожение обоза означало бы оставление всего этого на произвол судьбы, что не прибавило бы королю популярности. Еще один довод, говоривший против избавления от основной части обоза, был чисто технического характера. Какое бы направление ни избрала в конечном счете армия — на Польшу, Турцию или Крым, — поход ее в значительной мере протекал бы по пустынным районам, где было бы трудно или даже невозможно раздобыть еду и где пригодился бы весь провиант, запасенный к настоящему времени тыловыми службами. Избавившись от подвод, пришлось бы бросить и большую часть этих запасов.
В результате король принял компромиссное решение. Он приказал отсортировать и уничтожить все явно ненужные повозки (это в первую очередь касалось имущества, принадлежавшего убитым). Однако сомнительно, чтобы его указание было строго соблюдено. Некоторые подразделения, как и следовало ожидать, постарались взять в поход все, что только возможно.
За лихорадочными приготовлениями к маршу проходил час за часом. Решено было, что повозки с казной каждого полка пойдут вместе с орудиями, фурами с артиллерийскими запасами и прочим снаряжением, а также телегами мастеровых. Подводы с казной отделили от обоза каждой части из соображений безопасности. Таким образом, они оказались на марше впереди всего войска, подальше от преследовавшего неприятеля. Кроме того, им обеспечивалась охрана и защита со стороны артиллерийского конвоя. День клонился к вечеру. Всеобщая паника улеглась, шведскому командованию удалось отчасти восстановить контроль над ситуацией и войском. Нашлось время и для того, чтобы накормить изголодавшихся ратников, — мера необходимая и вожделенная, поскольку большинство солдат не ело почти целые сутки.
На равнине, перед неразберихой обоза с его множеством повозок, палаток, людей и лошадей, стояли наготове отряды прикрытия и артиллерия. Они ждали русского преследования, ждали атаки, которая, окажись она достаточно напористой, добила бы расстроенную шведскую армию. Но и для этих отрядов время понемногу шло. Изредка перед обозом появлялись разрозненные части вражеской конницы, однако, завидев стройные линии шведов, они поворачивали назад. Где же было русское наступление, которого со страхом ждали все?
24. «И трупы громоздились друг на друга»
Битва закончилась. Русская армия одержала сокрушительную победу, однако, судя по всему, упустила шанс окончательно уничтожить своего потрепанного противника. Остатки шведских войск были собраны у Пушкаревки, и никто не помешал их приведению в порядок. У шведов отлегло на душе, когда неприятель не воспользовался такой возможностью: теперь у них появилась слабая надежда скрыться.
Как же русские упустили этот потрясающий шанс закрепить победу? Многое указывает на то, что для них оказался неожиданным сам масштаб триумфа. Очевидно, план сражения был у них намечен лишь в общих чертах и в своем предвидении они не заглядывали дальше массированной атаки на шведские полки; никакого преследования, по-видимому, не намечалось. Как уже сказано выше, русская пехота оказалась в процессе боя далеко не в идеальном порядке и дошла лишь до опушки Будищенского леса.[41] Там она и остановилась. Продолжение преследования выпало на долю конницы, однако ее действия были плохо скоординированы и, судя по всему, предпринимались без точных указаний сверху. Эскадроны беспорядочно метались по степи, не пытаясь организовать совместное наступление и нападая лишь на малочисленные отряды бегущих. Вероятно, на этом этапе сражения русское командование утратило контроль над своими кавалеристами, почему те не смогли быстро сориентироваться и, воспользовавшись расстройством на застланном пороховым дымом поле «виктории», осуществить эффективное преследование.
По правде говоря, русских военачальников больше интересовало празднование победы, нежели ее закрепление. Со стороны Будищенского леса еще доносился треск мушкетных выстрелов, когда русская пехота была оттянута назад и выстроена в том порядке, в каком она пребывала перед битвой. Начался долгий и весьма торжественный парад с речами и салютацией. Царь со шляпой в руке проскакал верхом вдоль выстроенных шеренгами полков и, приветствуя воинов, благодарил их за вклад в общую победу. Генералы обнимались и целовались с царем, все были на седьмом небе от счастья и обменивались наилучшими пожеланиями.
Посередине устланного телами поля брани и перед фронтом выстроенных полков были раскинуты походная церковь и два больших шатра с роскошным убранством. Пока в одном из шатров готовились к пиру, в походном храме отслужили благодарственный молебен. Молебен завершился троекратным салютом из ружей и пушек. Когда царь скакал с богослужения, солдаты взяли на караул и под звуки военной музыки склонили в знак приветствия знамена. После парада на поле битвы царь дал аудиенцию в одном из разбитых шатров, в богато разукрашенные стены повалил народ с поздравлениями. Не забыли и знатных шведских пленных, которые тоже были присоединены к торжественной процессии. Их ввели в шатер между двумя рядами красующихся в парадном строю кавалеристов и гренадеров. Во время величественной и крайне замысловатой церемонии, которой руководил князь Меншиков, шведские полководцы — Реншёльд, генерал-майоры Шлиппенбах, Стакельберг и Хамильтон, а также принц Максимилиан Эмануэль, — преклонив колена, вручили свои шпаги царю.
По совершении этого обряда, когда шведские военачальники, сдав оружие, символически признали себя побежденными, царь пригласил их на пир вместе с русскими генералами. Все перешли во второй просторный шатер, сшитый из дорогих тканей китайской и персидской работы. Обагренная кровью земля была прикрыта коврами. Галантно целовались руки, государь сам разливал водку. Приступили к обеду, на котором провозглашались тосты за здоровье царя, за его семью, за славу его оружия и так далее. Салютовали пушки, шведы и русские вели учтивые беседы, вкушали яства и обменивались комплиментами. За ломившимся от блюд пиршественным столом[42] царила атмосфера любезности и предупредительности. На фоне всеобщей галантности выделялся лишь генерал-лейтенант Людвиг Николай фон Халларт: он напился и начал оскорблять Пипера (тот уже тоже присоединился к пирующим). Хмельной генерал-лейтенант, обиженный на жесткое обращение, которому он подвергся в шведском плену после битвы под Нарвой, стал злобно обвинять Пипера в том, что он игнорировал его письменные прошения. Обстановка накалялась, но ее дипломатично разрядил Меншиков; вмешавшись, он попросил шведа не обращать внимания на тирады Халларта: генерал-лейтенант, дескать, просто выпил лишнего. Торжественная трапеза на поле битвы могла идти своим чередом, тогда как вокруг продолжали умирать истерзанные воины.
Поле брани представляло собой ужасающее зрелище. Около 9 000 убитых и умирающих, масса раненых (их число было больше четырех, но скорее всего не менее десяти, тысяч), а также неисчислимое множество загубленных лошадей лежали, раскиданные, на довольно ограниченном пространстве — в поле, в кустарнике, под деревьями, в оврагах, короче говоря, повсюду. Укрепления превратились в могильные курганы, балки — в погребальные ямы. Там, где протекали наиболее ожесточенные схватки, трупы лежали
