ответил, что, конечно, будет приезжать так часто, как только возможно.
— Однако, уже без четверти пять… Едем!
Они взяли извозчика и поехали в гостиницу.
— И ты думаешь, что мы так и расстанемся, а я тебя оставлю одного, чтоб ты поехал в Аркадию? — вдруг сказала Нина Марковна.
— Но я не собираюсь в Аркадию… Я вечер буду у сестры.
— Нет, ты будешь со мной! — радостно воскликнула Нина Марковна. — У меня явился великолепный план. Это вместо утренней поездки. Я останусь в Петербурге. Скажу Ванечке, что не успела все купить, что нужно. Мы проведем вечер одни… Совсем одни… Ведь это так редко бывает… Поедем на острова, оттуда ко мне чай пить.
— А Иван Иванович?
— Ванечка сегодня вечером уезжает. Ему непременно надо быть в Кронштадте завтра рано утром. Ну что, доволен, что я останусь? Доволен? — понижая голос, полный страсти, говорила молодая женщина, прижимаясь к молодому человеку.
Она была очаровательна, эта маленькая, ослепительно свежая женщина, с ласкающим взглядом своих черных блестящих глаз, изящная, благоухающая, такая любящая и кроткая в эту минуту, что Скворцов, собиравшийся так коварно бежать от нее в дальние моря, почувствовал угрызения совести. И, охваченный чувством жалости и нежности и внезапным приливом молодой страсти, он глядел на нее загоревшимися, влюбленными глазами, которые красноречивее слов говорили, доволен ли он.
— Так будь у меня в восемь часов, ни минуткой позже, — весело говорила Нина Марковна. — Найми карету… Смотри же, жду тебя, мой желанный, прибавила она нежным шепотом, прощаясь со Скворцовым у подъезда гостиницы.
В означенный час он был у нее в номере с букетом цветов и конфетами. Они тотчас же поехали на острова, обменявшись долгим поцелуем. В карете адмиральша сняла перчатки. Она знала, что «Ника» любит ее маленькие ручки. И он мог, сколько угодно, целовать их. На островах они пробыли недолго. Обоим им казалось, что сыро, и тянуло домой. И дорогой молодой человек, без всякого вызова со стороны адмиральши, расточал клятвы и целовал ее. Разговор как-то не вязался и, к удивлению Скворцова, сегодня Нина Марковна не начинала сцен только осведомилась, кто был у его сестры, и даже поверила, что Скворцов не видал там ни одной посторонней особы женского пола. Она не говорила и о том, что всем для него пожертвовала, и только глядела на молодого лейтенанта с восторженной любовью… Они вернулись в гостиницу в десятом часу и весело пили чай…
И молодой человек малодушно забыл и адмирала, и ревнивые шквалы с дождем, и свое рабство, и свое решение, чувствуя себя в полной власти этой женщины…
За полночь возвращался Скворцов к Неглинному и был в задумчивом настроении. Он всю дорогу анализировал свои чувства к адмиральше и, неблагодарный, думал теперь о ней без влюбленной восторженности. Она ему, конечно, нравится, эта обольстительная женщина, но все-таки необходимо вырваться из-под ее дьявольских чар во что бы то ни стало. Он сознавал, что его любовь не «настоящая». Обязательно надо удирать к общему благополучию. Любовь адмиральши в разлуке, наверное, пройдет; Нина полюбит другого и будет счастлива, а он, наконец, избавится от этого кошмара и будет свободен, как ветер…
«Да и что такое, собственно говоря, любовь? — задал себе вопрос молодой человек. — Ведь вот, всего несколько минут тому назад, он совершенно искренно клялся в любви, а теперь чувствует какую-то унизительность этой любви и готов с радостью разорвать ее цепи».
Размышлял он и об адмирале и, обманывая его, в то же время жалел. Неужели, в самом деле, он — такой простофиля, как говорит Нина Марковна, что даже зовет жить на дачу? Возможно ли, чтобы он не догадывался?. И у него любовь к этой женщине… и какая еще любовь!
Неглинный еще занимался, когда к нему вошел Скворцов. Диван для него уже был постлан, и молодой человек с удовольствием взглянул на него. Он пожал руку товарища и, раздеваясь, спросил:
— Вася! Что такое, по-твоему, истинная любовь к женщине, а?
Неглинный поднял с книги усталое бледное лицо и удивленно взглянул на Скворцова своими вдумчивыми закрасневшимися глазами. По обыкновению, прежде чем решить такой неожиданный вопрос, имевший мало общего с небесной механикой, которую он штудировал, Неглинный стал ерошить длинными худыми пальцами свои рыжие волосы и, после минуты-другой раздумья, во время которой Скворцов успел уже юркнуть под одеяло, — заговорил слегка докторальным тоном, точно он отвечал на экзамене:
— Истинная любовь есть полное гармоническое сочетание духовной и физической привязанности. Необходимо любить женщину и как человека, и как женщину. Если доминирует лишь одна духовная сторона, это, в некотором роде, уродство, и женщина должна быть несчастна… От этого, вероятно, жены многих великих ученых убегали от своих мужей. А если в любви преобладает одно лишь животное чувство, это, по-моему, гнусно и должно унижать достоинство порядочной женщины.
— Ну, значит, я порядочная скотина, Вася! — проговорил Скворцов, протягиваясь.
Неглинный не противоречил и снова опустил глаза на книгу.
— Но только ты, брат, слишком теоретичен и не знаешь женщин. Есть развитые и умные женщины, которые любят красивых балбесов без всякого внутреннего содержания… Мало ли таких жен… И они нисколько не считают себя униженными… Напротив, счастливы… Ты, верно, никогда не женишься!
— Пока не думаю.
— Трудно, брат, найти такой идеал любви…
— Можно стремиться к его приближению. Однако, не мешай!.
Некоторое время Скворцов молчал и снова спросил:
— Ты, Вася, любил когда-нибудь?
— Любил, — отвечал, несколько конфузясь, Неглинный.
— Замужнюю или девушку?
— Да ты чего допрашиваешь!.. Ну, замужнюю.
— И она тебя любила?
— Она и не знала, что я ее люблю…
— Зачем же ты не сказал ей?.
— К чему смущать несвободную женщину… И вообще, знаешь ли, я как-то боюсь их… Какое имею я право навязываться с своею любовью?
— Ты, Вася, фефела порядочная! — рассмеялся Скворцов. — Играя в молчанку, ты никогда не вызовешь любви… Она тебя любила?
— Не думаю. Но расположена была, это несомненно.
— И ты все молчал?. Даже и рук не целовал?
— Циник!.. Не говори пошлостей!. — воскликнул Неглинный.
И, внезапно оживляясь, проговорил:
— Я ее так любил целых три года, Коля, что ради нее готов был перенести какие угодно страдания. Ах, что это за светлое, прелестное создание!.. А ты, свинья: «целовал ли руки?»
«Совсем фефела!» — подумал про себя Скворцов и спросил:
— Хорошенькая?
— Мне казалось в то время, что краше нее нет женщины на свете…
— А муж молодой или старик? Каков он?.
— Муж? — переспросил Неглинный, и Скворцов увидал с дивана, что лицо его друга омрачилось. — Я не стану о нем говорить, так как могу быть пристрастным. Мне он не нравится. Он был молодой и очень красивый, — прибавил Неглинный.
— И она его любила?
— Кажется, не очень… Едва ли она счастлива.
— Ты продолжаешь бывать у них?
— Их здесь нет. Они три года как уехали…
— Д-д-да, — протянул Скворцов, — это была, значит, настоящая любовь… Такой бескорыстной, возвышенной любви я еще не испытал… А все-таки, Вася, ты какой-то пентюх с женщинами… Боишься их,
