продолжал осмотр.
Наконец, осматривать было уже нечего, и адмирал, приостанавливаясь у трапа, проговорил:
— Крейсер в должном порядке…
Капитан слегка покраснел от удовольствия. Старший офицер облегченно вздохнул.
«Начало прошло благополучно. Что-то дальше будет? У него смотр настоящий!» — подумал старший офицер.
Адмирал между тем продолжал, обернувшись к старшему офицеру:
— Видно, что вы заботитесь о своем судне, как следует. Очень приятно в этом убедиться. Очень приятно! — повторил адмирал, поднимаясь на палубу.
Самолюбивый капитан закусил губу с досады, что адмирал непосредственно благодарит старшего офицера, а Андрей Петрович, ошалевший и от суеты этих дней и от комплимента адмирала, далеко не щедрого, как ходила молва, на похвалы, прошептал, обращаясь с сияющим лицом к флаг-капитану:
— Я… что ж… я всегда готов… Слава богу, как белка в колесе… Такая должность… Не правда ли?
Флаг-капитан, молодой капитан второго ранга, взглянул было удивленными глазами на старшего офицера, который обращается к незнакомому и высшему по должности лицу с такими фамильярными излияниями, но тотчас же понял, глядя на это радостное вспотевшее лицо Андрея Петровича, что он, обрадованный, ищет сочувствия, — и вместо того, чтобы смерить старшего офицера холодным взглядом, как собирался, невольно улыбнулся и проговорил:
— Еще бы… Каторжная должность!
И побежал быстрей по трапу, чтобы догнать адмирала.
— Готовы ли пары? — спросил адмирал, поднявшись на мостик и взглянув на часы.
— Как пары? — спросил капитан в машинный телефон и приложил ухо к трубке.
— Готовы! — донесся глухой голос старшего механика из машины.
— Так снимайтесь с якоря. Пройдем немного в море.
— Всех наверх! — приказал капитан Скворцову.
— Свистать всех наверх, с якоря сниматься! — крикнул Скворцов во всю силу своих здоровых легких.
Засвистала дудка, и та же команда повторилась боцманом, нагнувшимся в люк.
Все торопливо выбежали наверх. Старший офицер принял командование «авралом» и звучным своим баритоном, несколько возбужденный присутствием начальства, скомандовал:
— На шпиль. Гребные суда к подъему! Крепить орудия!
Начался «аврал», обычный при съемке с якоря.
Скворцов, находившийся по расписанию во время аврала у бизань-мачты и наблюдавший за подъемом вельбота и катера, по временам взглядывал на адмирала.
Тот, взглянув на часы, как только раздалась команда, вызывающая всех наверх, спокойно и, казалось, равнодушно наблюдал за авралом, стоя на краю мостика. Капитан стоял недалеко от адмирала, взглядывая то вокруг, как идут работы по съемке с якоря, то на лицо адмирала, стараясь прочесть на его лице, доволен он или нет.
Вначале все шло, как по маслу. Работали скоро, не суетясь и без шума. Но, при подъеме баркаса, случился маленький казус, омрачивший великолепие аврала. В гребных талях (веревках, на которых поднимаются гребные суда) что-то «заело», и баркас, приподнятый до половины, дальше не шел.
Капитан со злости готов был, кажется, оборвать свою рыжую бачку — так неистово он ее теребил. Старший офицер глядел с мостика в ту сторону, где произошла заминка, с выражением страдания на лице.
«Зарезали, подлецы, зарезали!» — думал он, тщетно ожидая, что вот-вот баркас покажется над бортом, и на языке его висело крепкое словечко, которым он мог бы облегчить свою истерзанную душу, но присутствие адмирала стесняло его, и он только беспомощно вздохнул. К довершению всего, у места, где поднимался баркас, шел говор, пересыпанный бранью, и до мостика донесся крикливый молодой тенорок мичмана-«дантиста», щегольнувшего импровизацией по части ругательств.
Адмирал поморщился. Капитан принялся рвать другую бачку и злобно прошептал старшему офицеру:
— Андрей Петрович… Полюбуйтесь! Баркас… Где баркас?
Но старший офицер уже стремглав летел к месту, где поднимали баркас.
— У-У-У… подлецы… дьяволы! — стиснув зубы, прошептал он. — Павел Николаевич! Что вы со мной сделали? — проговорил он голосом, полным отчаяния, обращаясь к мичману, наблюдавшему за подъемом баркаса, и глядя на него взглядом, полным ненависти и упрека.
— Тали неверно заложили эти подлецы…
— Что же вы смотрели? Эх… А еще морской офицер?. И ругаетесь на весь крейсер вместо того, чтобы дело делать, — говорил он, приказывая в то же время немедленно травить тали, спустить снова баркас на воду и переложить тали.
Когда все это было сделано, и баркас был поднят, старший офицер снова взглянул сердитыми глазами на мичмана и побежал на мостик… Сконфуженный, он робко и виновато взглядывал на адмирала, по- прежнему молчаливо стоявшего на своем месте.
— Что было? Отчего баркас не шел? — спрашивал тихо капитан.
— Тали… Мичман не доглядел… — отрывисто и сердито отвечал старший офицер, досадуя, что еще эта «собака» пристает с расспросами, когда и без того у него кошки на сердце, и с каким-то озлоблением крикнул:
— Как якорь?
— Десять сажен! — отвечали с бака.
Между тем мичман-«дантист», получивший разнос от старшего офицера и не посмотревший, что второпях двое матросов, остававшихся на баркасе, неверно заложили тали, набросился на виновных с загоревшимися злостью круглыми глазами, как у молодого ястребка… Он отозвал этих двух матросов, смущенных от сознания своей вины, на другую сторону крейсера, чтобы адмирал не мог ничего увидать, и со злостью стал тыкать то одного, то другого матроса кулаком по их лицам с жмурившимися глазами при каждом ударе.
Адмирал, заметивший, как молодой офицер с злым лицом поманил матросов, в ту же минуту перешел на другую сторону мостика и увидал сцену.
— Аркадий Дмитрич, — проговорил он своим тихим, отчетливым, слегка дрогнувшим голосом, с нахмурившимся лицом, — это что за безобразие у вас? Офицеры дерутся, не стесняясь даже присутствием адмирала!.. Это что же, на крейсере в обычае?
Капитан молчал.
— Прошу посадить этого мичмана… Как его фамилия?
— Иртеньев, ваше превосходительство.
— …Мичмана Иртеньева под арест на трое суток после смотра и предупредить, что, если что-нибудь подобное повторится, я отдам его под суд… И каждого офицера, кто бы он ни был! — подчеркнул адмирал.
— Слушаю-с, — отвечал капитан и, весь вспыхнув, отошел.
— Панер![7] — крикнули с бака.
— Тихий ход вперед! — проговорил капитан в машинный телефон. — Право на борт!
Крейсер медленно стал поворачиваться на узком пространстве рейда, где стояло несколько судов на пути, и капитан был видимо озабочен, как бы благополучно выйти, не осрамившись перед этим «привязчивым» адмиралом, черт бы его унес скорей с «Грозного»!
«Небойсь, особенной карьеры не сделает, хоть и завзятый моряк! Сдадут года через четыре в архив!» — иронически подумал Налетов, тревожно смеривая глазом циркуляцию, которую должен описать громадный крейсер.
Несмотря на наружное спокойствие адмирала, и у него дрогнуло сердце, когда крейсер, поворачиваясь между двумя судами, казалось, вот-вот навалит на маленький французский авизо. Расстояние между носом крейсера и носом французского судна делалось все меньше и меньше. По счастью, на «французе»
