Чайкин с восторгом слушал русскую речь и крепко пожимал руку путника.
— И как я рад земляку… Как рад! Вы куда направляетесь, земляк?
— На дилижанс… в Сакраменто… Оттуда в Сан-Франциско.
— Вам спешно?
— Человеку без места всегда спешно!.. — проговорил, улыбаясь, молодой человек. — Еду искать работы… Авось найду.
— Как не найти, земляк! Здесь всегда найдешь работу.
— Это верно… Но только не такому, как я, удержаться на работе. Посмотрите на мои руки! — Молодой человек не без иронической улыбки показал свои тонкие длинные руки и прибавил: — Хороши?
— А вы не зайдете ли ко мне? Тут близко… Потолкуем насчет работы… Может, и придумаем. А сперва позавтракаем вместе… Отдохнете…
— С большим удовольствием… Очень даже не прочь позавтракать! — весело отвечал русский, которому так обрадовался Чайкин. — Но прежде позвольте познакомиться: бывший студент Неустроев… А вы что здесь делаете? Как видно, вам недурно живется! — прибавил Неустроев, оглядывая прилично одетого Чайкина.
— Я рабочий на ферме… Чайкин.
— И давно?
— Три года.
— А вы сюда как попали, Чайкин?
— Я был матросом на военном судне.
— И бежали, конечно?..
— Бежал.
— И каким же вы стали американцем, Чайкин… Как зовут по имени и отечеству?.. Привык, знаете, по-русски звать.
— Василий Егорович.
— А я Николай Николаевич…
Они пошли к ранче, и Неустроев торопился рассказать свою одиссею.
— А мне, Василий Егорович, не приходилось бежать… Просто взял паспорт и приехал.
— Зачем? — как-то невольно сорвался вопрос.
— То-то и есть, что дома некоторые, а здесь все спрашивали: «Зачем?» Могу только сказать, — не для того бросил академию, чтобы сделаться богатым американцем. Разбогатеть при ловкости можно и дома. Как вы думаете, Василий Егорович?
— Везде можно. Только забудь совесть.
— И какой же вы понятливый, Василий Егорович… Именно, только забудь совесть! Ну, а я еще совести не желаю забывать… И как же я рад, что встретил такого земляка! — радостно и задушевно воскликнул студент. — Вы вот матросом были, а теперь американец, рабочий.
— Да я не американец… Я вполне русский остался… Только прозвали меня Чайком, — все и зовут Чайком, а я Василий Чайкин.
— И отлично, что не американец… Я и говорю, что самый ученый американец не хочет понять того, что вы понимаете насчет совести и миллионов… Так я не за миллионами приехал, а для того, чтобы попробовать новой жизни и выучиться зарабатывать своим горбом, как вы… Достал двести рублей — и сюда… Как видите, не очень-то за год выучился. Не особенно принимали на черную работу… Уж как ни старался, не выгорало, и меня выгоняли… Теперь у одних русских на прииске работал… думал, на отъезд домой наработаю… А наши русские вовсе прогорели, и вот я весь тут… Котомка с бельем и десять долларов в кармане… Доберусь до Сан-Франциско и напишу матери, чтобы высылала двести рублей, а до того продержусь… Какую-нибудь бумажную работу достану… Какой я, к черту, рабочий!.. И что мне делать в Америке?.. Только и думал здесь, как бы не пропасть… Одни газеты только и читал и ни одной книжки… Какая книжка, когда к вечеру только и рад, что в постель?.. Вот, Василий Егорович, в чем дело… А скоро ваша ферма?..
— Устали, Николай Николаич? Минут через пять будем.
— Немножко устал… Не привык… И в Америке дурак дураком… ну ее к черту! Вернусь в Россию, окончу курс и буду земским врачом… Буду по крайней мере мужиков лечить… Помогу им, сколько можно… Все-таки буду знать, для чего я живу на свете… И со своими!..
— И какой же вы милый барин! — радостно промолвил Чайкин.
— То-то и вы говорите: «барин»… Барин и есть… И что поделаешь?..
Скоро земляки пришли в ранчу. Чайкин увел студента в свою комнату. Там Чайкин помог «барину» помыться и вынул из котомки чистую рубашку.
А Неустроев в это время весело болтал и восхищался комнатой.
— Небось таких хозяев и в Америке мало! — говорил он.
Чайкин сбегал в ранчу и попросил миссис Браун пригласить на ленч соотечественника и позволить оставить его в комнате на неделю.
Нечего и говорить, что миссис Браун охотно согласилась, просила привести русского обедать в ранчу и сказала, что на время пребывания гостя Чайка в его распоряжении будет комната:
— Ведь пустых во флигеле много.
Чайкин благодарил и, вернувшись, похвастался перед студентом своей хозяйкой.
Прозвонил колокол, и земляки пошли в столовую. Чайкин познакомил студента со всеми товарищами, и затем Неустроев отдал честь обильному ленчу, пошутил с Сузанной и после завтрака неустанно рассказывал Чайкину о России.
Он говорил и об освобождении крестьян, и о земстве, о новом суде, о мировых судьях… И речи студента шестидесятых годов звучали восторженностью.
А Чайкин жадно слушал, и ему еще сильнее захотелось в Россию.
На другой же день Джемсон, по рекомендации Чайкина, пригласил студента вести бухгалтерские книги.
Неустроев был в восторге и решил не писать домой о высылке денег.
— И без того дома не густо! — говорил он Чайкину. — А в полгода я наработаю на проезд.
От денег, предложенных Чайкиным, молодой человек категорически отказался.
Чайкин ожил. Неустроев рассказывал Чайкину о многом, что сам знал, и они сблизились. И тем скорее хотелось Чайкину ехать в Россию.
Очень хотел ехать и Неустроев, но раньше полугода выехать ему было нельзя. Тогда Чайкин начал просить Неустроева ехать вместе как можно скорей и взять у него на дорогу денег.
Через месяц Неустроев согласился, и Чайкин, простившись с хозяевами и товарищами, уехал в Сан- Франциско.
Там он побывал у консула, чтобы получить какой-нибудь вид, и от консула узнал, что по манифесту он прощен и что адмирал, узнавший во время пребывания эскадры в Сан-Франциско и о причинах бегства матроса, и о подвиге его на пожаре, сообщил консулу, чтобы он разыскал Чайкина и чтобы сказал ему, что он может вернуться в Россию, что его по болезни немедленно уволят от службы.
— Адмирал лично доложил о вас, Чайкин, морскому министру и просил, чтобы вы явились к адмиралу по приезде… Можете ехать без всякого опасения.
— Что бы там ни было, я все-таки уехал бы! — отвечал Чайкин.
Через три дня он, радостный, возвращался с Неустроевым в Россию.
Примечания
