отличие от Вася, хмель так быстро не брал, вернее, не брал он его вовсе. Лишь теплела душа, да быстрее бежала кровь по жилам, зовя на подвиги. Был как-то случай: пытались его споить на спор Гоголь с Моголем, и что в итоге получилось? Да ничего хорошего. Тех двух спорщиков после вытаскивали из-под столов – мертвецки пьяных, а все их подекадное жалованье перешло к кабатчику, весьма довольному таким обстоятельством. Так ещё и повезло, паразитам, что у Ивася, у которого на душе, как обычно, потеплело и раззадорилось, не нашлось ни капли воображения – так и не придумал, бедолага, что бы ему натворить. В итоге, махнув рукой на столь тяжкий для его единственной извилины мыслительный процесс, он просто ушёл из кабака домой, весьма довольный собой и окружающим миром.
– А вот мы её точно бы выпили, забодай комар, – весело продолжал Вась, видя, как братец хоть от кувшинчика не отрывается, но слушать его слушает. – Особенно под Вечного Жареного Гуся, что в тех же краях водится.
Ивась оторвался наконец от выпивки, с шумным выдохом утёр губы тыльной стороной ладони и довольно улыбнулся до самых ушей, передавая кувшин Васю.
– Гы!
После чего с неменьшим удовольствием и шумом почесал голый пупок, выглядывавший из-под края слишком короткого для его огромного роста служебного армяка, кои по уставу изготовлялись только одного размера. Ему это ничуть не мешало, погода в Рось-домене всегда стояла тёплая, а вот Васю такой же армяк доходил как раз до колен, и тому приходилось иной раз попариться.
– Вот и я говорю, выпили бы мы чашу ту, забодай комар…
Вась глотнул, передал кувшин обратно и вгрызся в куриную ножку. Прожевав кусочек (как раз только мышке наесться), он продолжил интересную тему, но уже заметно заплетающимся языком – четвёртый глоток явно был лишним.
– Слышь, братец ты мой, забодай тебя комар, а может, там не только жареные гуси водятся, а ещё и глухари того же колера? Или… э-э… зайцы? Что-то я запамятовал, кто из них поболе будет… – Вась с пьяной сосредоточенностью уставился на недоглоданную ножку в своей руке. – Туман прямо какой-то в башке…
Ивась, только что приложившийся к кувшинчику снова, покосился на братца, но ничего не ответил. Кажись, того начало забирать. С ним завсегда одна и та же проблема – выпьет больше, чем может, но меньше, чем хочет, как уже в стельку. Ничего, он, Ивась, и за двоих отдежурит. Пусть себе пьёт да треплется.
– Заяц, – пробормотал Вась, продолжая рассматривать ножку, словно произведение искусства. – Заяц, заяц… – Но опомнился и махнул рукой. – А-а, не все ли нам равно, заяц или глухарь, главное, забодай комар, чтобы… э-э… чтобы крупным был, чтобы на двоих хватило! А после не забыть бы про косточки того… э-э… энтого… зайца! Ага. Сберечь их надобно. И, по словам людским, до смещения в кучку сложить и… э-э… возле вехового оддя закопать. Как мигнёт Бездонье – так и снова целый… э-э… гусь появится.
– Гы? – не успел уловить мысль брата Ивась – вроде только о зайцах речь шла, как снова птица вылезла, только что крыльями не хлопает.
– Слышь, Ивась, – продолжало нести Вася его буйное воображение, – а ежели там и вовсе… э-э… ведмедь будет косолапый? Ну, тоже жареный, ясное дело.
– Гы?!
– Да. Энто было бы куда лучше, – не замечая реакции, задумчиво бормотал Вась, безотчётно поправляя постоянно сползавший на глаза пузатый шлем, – ведмежатинка эвон как вкусна-то!
– Гы… – Младший братец поражённо выпучился на старшего, с трудом пытаясь представить жареного ведмедя целиком, но воображения ему, как всегда, не хватало, выходила то лапа, то голова, то и вовсе один ведмежий язык.
– Вкусна-то вкусна, Ивась, кто бы спорил, – тяжко вздохнул Вась, заметно впадая в мрачное настроение, обычно предшествующее отключке. – Но то ли мы того ведмедя на закусь заломаем, забодай его комар, то ли он нами полакомится… Ведмедь все-таки…
И Вась даже всхлипнул от жалости к самому себе, видимо в цветах и красках представив и даже прочувствовав, чем может обернуться на самом деле подобная охота.
Могучий Ивась, осторожно отставив кувшинчик, без особого труда дотянулся своей длиннющей рукой до алебарды в углу караулки и на всякий случай положил её на колени. Страхи-то какие братец сказывает, типун ему на болтливый язык…
Тут-то это и случилось.
Едва слышно зажужжали половинки Раздрай-Моста, соединяясь между собой…
Притихший Вась, все ещё сосредоточенно додумывавший последствия ведмежьей охоты, безотчётно глянул в окошко и обомлел.
– Слышь, Ивась, – слабым голосом проговорил он, глядя на то, как открывается дорога в Проклятый домен. – А того-энтого… э-э… что-то с глазами моими начало твориться или что похуже. Оборотись-ка, братка, забодай тебя комар, да посмотри на Раздрай, все ли в порядке, а то страсть какая-то мерещится…
Ивась послушно обернулся со своего места… и вскочил, чуть не пробив головой низкий потолок. Глаза его вылезли из орбит, а челюсть отвисла. Спохватившись, он заговорил:
– Гы! Тьфу, то есть беда, братец, беда! Не померещилось тебе, забодай тебя комар!
И Вась вмиг протрезвел, не хуже чем после глотка бодрячка. Потому что зря в косноязычном братце такое красноречие просыпаться не будет.
Вскочив со своего места, Вась вихрем пронёсся прямо по скатёрке со снедью и выпивоном, разбросав сапогами и то, и другое, и в окошко уставились уже оба, плечо к… э-э… пояснице (росточком он все-таки не вышел). Все обстояло именно так, как он и увидел. То, чего так боялись и ожидали люди, наконец-то случилось.
Как старший брат и, соответственно, старший в карауле, Вась напряг свои мозги и начал лихорадочно вспоминать, что в таких случаях предписано делать, но от дикого разброда мыслей никак ничего не мог вспомнить. А тут ещё младшой, Ивась, которого в кои-то веки прорвало, не давал сосредоточиться и все
