Сергей Иванович.
Он уехал бы из Петербурга на юг, но Вера не любит провинции, и он не говорит об этом… Он ведь дорожит ее счастьем. Пока здоровье позволяет ему жить в Петербурге, он не оставит службы.
В голове Скворцова пронеслась горделивая мысль собственника — мужа такой прелестной женщины. Но его самолюбию стало обидно, когда он вспомнил, что у них детей нет.
«Хоть бы один ребенок — сын, конечно!» — мечтал муж, считая, что жизнь и его и жены была бы еще полнее и счастливее. Вера такая цветущая, а бездетна…
И Скворцов решил, что и об этом надо как-нибудь поговорить с Басковым.
Через четверть часа Сергей Иванович вошел в подъезд и обрадовался — покалываний в боку нет. Поднялся во второй этаж — никакой боли. Грудь дышит свободно…
Обрадованный и сразу ободрившийся, Сергей Иванович подошел к двери квартиры приятеля. Дверь приоткрыта.
Он все-таки надавил звонок. Прошла минута, другая: никто не являлся.
Скворцов сообразил, что прислуги, верно, нет. Он вошел в прихожую и прихлопнул двери.
Гостиная была освещена. В комнатах тишина.
Скворцов прошел в освещенный кабинет и так и замер, точно увидал нечто неожиданное и ужасное.
Он мертвенно побледнел. Ни один мускул не двигался на его точно парализованном лице, — только губы судорожно подергивались. Глаза с расширенными зрачками неподвижно остановились на кресле у письменного стола.
Там, словно бы брошенная, лежала нарядная суконная ротонда* и на ней белая шляпка.
Прошла секунда, другая. Скворцов немного пришел в себя. Казалось, луч надежды блеснул в его глазах.
И, осторожно ступая по ковру, покрывавшему всю комнату, Сергей Иванович приблизился к столу и стал осматривать ротонду.
«Быть может, похожая?» — пронеслось в голове Скворцова.
О, как ему хотелось, чтобы он ошибся!
И он дрожащими руками ощупывал ротонду и нащупал маленький бумажник. Достал и заглянул на визитные карточки: Вера Борисовна Скворцова.
Но ему теперь казалось мало доказательств.
И, словно подкрадывающийся вор, он пробрался к запертым дверям спальной и, весь вздрагивающий, точно его било в лихорадке, сдерживая дыхание, он прислушивался с больным и жадным любопытством. И воображение рисовало жену в объятиях этого подлеца.
До его слуха донеслись веселые, счастливые голоса…
Сергей Иванович слушал. И его охватывала и обида и смертельная тоска…
«Какая лживая!» — подумал он. Злобное чувственное оскорбление душило его. Но он не отходил от двери.
За ней голоса смолкли.
Скворцов неосторожно задел ручку двери.
— Кто там? — раздался вдруг басистый, раскатистый голос Баскова.
И не успел Скворцов сделать несколько шагов, как в кабинет вошел Басков в наброшенном на сорочку халате и на босу ногу.
— Ты? — изумленно произнес Басков.
Лицо его поглупело от выражения приниженной виноватости и тупого страха, словно бы у собаки, пойманной на преступлении хозяином. Басков даже не пожал руки приятеля.
Не протянул руки и Скворцов.
Растерянный и сам испуганный, он с особенной любезностью проговорил:
— Это я… Не дозвонился… Дверь была незаперта… Зашел звать тебя завтра обедать… Индейка с трюфелями… Придешь?
— Спасибо, голубчик… Непременно!.. — сконфуженно ответил Басков.
И, взглядывая на страдальчески улыбающегося Скворцова и потом на ротонду и шляпку, доктор быстро оправился и с добродушной шутливостью прибавил, понижая голос:
— А ты, Сергей Иваныч, застал меня врасплох. Одна француженка, Берта, у меня… Дурак-лакей не запер двери… Ну, да ты… приятель…
— Извини, что помешал… До свидания, Дмитрии Александрович!
Басков крепко пожал руку приятелю и сказал:
— А тебе надо прописать бром… Устал… Осмотрю тебя на днях… Мое глубочайшее почтение супруге!.. — прибавил он почтительным тоном.
И провел Скворцова до дверей.
Через пять минут Сергей Иванович на извозчике приехал домой.
Он прошел через столовую, где пасхальный стол уже красовался во всем блеске, и бросился на тахту в кабинете.
Безнадежный сидел он, и казалось ему, что жизнь теперь не нужна. Он думал, что такого несчастного и так жестоко обманутого нет на свете, и не мог решить, как ему поступить. Впереди одиночество… Тоска!.. Развод или разойтись?.. Разумеется, он сегодня же будет спать в кабинете!..
— И как она войдет в дом? — прошептал Сергей Иванович.
Но в первом часу Вера Борисовна вошла как ни в чем не бывало. Красивая, ослепительная, спокойная и ласковая, ясно глядевшая на мужа своими нежными глазами, она подошла к Сергею Ивановичу и проговорила:
— Христос воскрес!
Он сконфуженно ответил:
— Воистину!
И Вера Борисовна горячо похристосовалась.
Сергей Иванович, ни слова не говоря жене, подошел к столу и подал жене футляр.
— Милый! — шепнула Вера Борисовна, взглянувши на брильянты, и, довольная и счастливая, она прильнула к его губам.
Сергею Ивановичу показалось, что он был во сне.
— Пойдем… Съешь что-нибудь… Не болен ли ты?.. Ты мрачный и бледный… Что с тобой?
— Нездоровилось… Ходил к Баскову…
— И что же он сказал?..
— Не смотрел… На днях…
— Скорей ляжем спать, и ты отдохнешь…
И Вера Борисовна, взглянув на мужа, поняла, что власть к ней вернется.
Действительно, Сергей Иванович не решился остаться без «родственной» души. Он скоро успокоился, постарел, стал более философом и ни разу не проговорился о том, какой сон видел он в ту пасхальную ночь. А Вера Борисовна стала еще ласковее и осторожнее.
Отчаянный
На Транзундском рейде, где практическая эскадра Балтийского флота простаивает большую часть короткого лета, стоял броненосный корабль «Грозящий» под флагом младшего флагмана, контр-адмирала почтенных лет, который «выплавывал» свой ценз на старшего флагмана и чин вице-адмирала.
Был первый час пасмурного и прохладного дня в конце июня. Матросы только что отобедали — на судах эскадры. Боцманы просвистали и выкрикнули:
— Команда, отдыхать!
