— Но в вас он, конечно, влюблен?
— Да! — виновато шепнула Джильда.
— И бывает у вас каждый день?
— Бывает.
— И целует ваши руки?
— Целует! — покорно отвечала она.
— И вы обещали с ним ехать в Сакраменто?
— Обещала.
— А между тем вы писали, что любите меня…
— Писала…
— Но как же в таком случае вы принимаете этого болвана и позволяете ему думать?..
— Скучно одной. Я говорила вам: я нехорошая… Я люблю, когда за мной ухаживают…
Молодой лейтенант недоверчиво взглянул на Джильду.
— И только целуют руки? — негодующе спросил он.
— Вы мне не верите. Вы что-то подозреваете? А я никогда не лгу…
— И вы, в самом деле, говорите правду, что любите меня и пойдете за меня замуж?
— Люблю. Но, мне кажется, свадьбы не будет. Я несчастная. И вы мне не верите! — сказала она, и все в ней говорило о какой-то тоске.
— Верю… верю! — вдруг порывисто воскликнул Весеньев, забывая все под чарами любви.
И, умиленный, стал целовать лицо маленькой женщины.
Она просветлела и нежно-благодарным взглядом ласкала молодого Весеньева.
Они пошли в полутемную прохладную гостиную. Джильда, по обыкновению, улеглась на широкий диван, Весеньев сел около. Он говорил о свадьбе. Он торопил ее скорей сказать мужу и потребовать развода.
— Он не даст… Он и Блэк убьют вас.
— В таком случае уедем тихонько. Согласна?
Они решили уехать вместе тайно в Нью-Йорк и оттуда на пароходе в Европу. Весеньев по болезни спишется с «Чайки». Его наверно отпустят.
— Только уедем скорей… Мне все не верится, что мы уедем, что ты меня любишь… Говори, что любишь! Говори! — шептала Джильда.
И Джильда горячо целовала жениха.
Решено было уехать через три недели. В седьмом часу Весеньев ушел от Джильды, еще более влюбленный, обещая быть завтра вечером.
Через два дня Весеньев привез к Джильде своего друга Оленича.
Оленич уже успел собрать справки у русского консула о миссис Браун, и справки эти были не особенно благоприятны. По словам консула, миссис Джильда женщина сомнительной репутации. Ее часто встречают с посторонними мужчинами. Что же касается до мужа, то это профессиональный шулер и человек вообще очень подозрительный.
Несмотря на неблагоприятные отзывы, Оленич был решительно очарован этой маленькой, бледной женщиной с большими темными глазами. Далеко не красавица, она показалась Оленичу пленительной с ее маленькой ленивой и грациозной фигуркой. В этой женщине было что-то привлекающее, точно магнит. Она, по обыкновению, и с Оленичем говорила мало, больше слушала, подавая реплики и задавая вопросы, говорящие о тонком уме и отзывчивости, и при этом словно бы ласкала взглядом, полным чего-то манящего, загадочного и грустного. В этих глазах точно были и правда и обман…
И Оленич после визита, сам восхищенный, тем не менее пришел к заключению, что друг его делает величайшую глупость, собираясь жениться на Джильде.
«Это было бы величайшим несчастьем!» — подумал он и сам чувствовал, что что-то неотразимо тянет к этой женщине, и ласковый ее взгляд чарует и волнует его.
— Ну, что, голубчик, понравилась тебе моя Джильдочка? — торжествующе и радостно спрашивал Весеньев своего друга, когда они возвращались с виллы.
— Очень!
— Еще бы, это прелестная женщина… И какие добрые глаза!
— Загадочные…
— И, не правда ли, хороша собой…
— Да… недурна! — сдержанно отвечал Оленич и почему-то покраснел.
С этого дня между друзьями как-то незаметно наступило охлаждение. Оленич точно избегал говорить с Весеньевым и резко обрывал его, когда он начинал говорить о Джильде.
Адмиральский корвет «Витязь» неожиданно пришел в Сан-Франциско десятью днями раньше, чем его ожидали.
Капитан «Чайки», ездивший к адмиралу с рапортом, возвратившись, передал старшему офицеру о приказании адмирала — через три дня идти «Чайке» на Ситху*.
Узнавши об этом распоряжении, Весеньев тотчас же попросил шлюпку, собираясь предупредить Джильду, чтобы она была готова ехать с ним через два дня в Нью-Йорк.
Весеньев заручился уже согласием капитана на отъезд в Россию по болезни и не сомневался, что и адмирал разрешит отъезд, но хлопот предстояло еще много. Надо было устроить денежные дела, сделать кое-какие покупки на дорогу для Джильды и для себя, и Весеньев рассчитывал, что Оленич поможет ему разделить хлопоты этих дней.
И молодой лейтенант постучался в каюту Оленича. Ответа не было. Каюта заперта. Вестовые доложили, что он еще с утра уехал на берег.
«И куда это он каждое утро ездит!» — подумал Весеньев, несколько заинтересованный этими регулярными съездами на берег по утрам своего друга.
Около полудня Весеньев подъехал к вилле.
Горничная Бетси, толстогубая негритянка, с добродушными, влажными и сильно выкаченными глазами, объявила мистеру «Весени», как она называла лейтенанта, что миссис Джильды нет дома.
— Скоро будет?
— А не знаю. Она куда-то уехала с вашим другом.
— С каким другом? — изумился Весеньев.
— С мистером. Олени… Он ведь каждый день по утрам у нас бывает… Сидит с миссис Джильдой. Вы вечером, а он утром! — прибавила она, добродушно улыбаясь всем своим лоснящимся черным лицом и показывая ослепительно белые зубы.
В глазах лейтенанта помутилось. Он не верил своим ушам. Ни Джильда ни Оленич ни слова не говорили ему об этом.
«Господи! Что же это?.. И Джильда и друг лгут… Зачем?.. Зачем?..» — подумал он.
Ревнивые подозрения закрались ему в голову. Светлый летний день точно померк, и сам Весеньев стал мрачнее тучи.
«Так вот для чего Оленич съезжает на берег каждое утро!»
Злоба к Оленичу наполняла сердце Весеньева, — злоба жестокая, какая только может быть у человека, обманутого людьми, в которых он верил, и у ревнивца, терявшего любимую женщину.
— О, подлые! — простонал Весеньев.
Толстая Бетси сочувственно, и в то же время слегка насмешливо, посматривала на русского моряка.
— Куда они поехали? — спросил он.
— Кажется, в парк.
— В парк… Зачем в парк? — бессмысленно повторил он.
— В парке хорошо гулять…
— В Сакраменто еще лучше! И Блэк бывает здесь?
— Теперь реже.
